Владимир Сорокин: «Для писателя здесь — Эльдорадо»
Простите за грубость, но после прочтения «Моноклона» хочется спросить: «Зае**ли?»
Это метафизический вопрос. Для меня этот сборник — скорее, разговор о месте…
О каком месте?
О месте, где мы живем. Имеется в виду не государство, а метафизическое место. Оно может зае**ть, конечно, но это метафизическая зае**нность (смеется). Не социально-политическая. Она поглубже.
Но социально-политический подтекст из вашей книги тоже вычитывается: действие рассказа «Моноклон» проходит на фоне митинга молодежной организации «Мы вместе», рассказа «Тридцать первое» — на фоне марша несогласных. И разницы между этими двумя выступлениями — никакой.
Знаете, книгу «Моноклон» оформлял Андрей Бондаренко, замечательный художник, мы давно знакомы… Когда он прочел текст, он сказал: «Знаешь, что я вспомнил. Недавно выхожу из метро и вижу группу молодых людей, которые идут по улице и скандируют некий слоган: “Россия — вперед! Нас — не **ет!”». Для нормального человека непонятно, кто они — футбольные фанаты, националисты или анархисты. Это говорит о нарастающей концентрации абсурда и гротеска в обществе. И этот сборник как раз попытка нащупать эту самую концентрацию гротеска. Надо сказать, что с каждым годом она увеличивается. Я до вашего звонка читал замечательную книгу — «Каталог». Это беседа культуролога Михаила Эпштейна с художником Ильей Кабаковым. Там Илья говорит о России, как о месте, где особая метафизика небытия. Людям здесь невозможно обустроить нормальную жизнь по общечеловеческим понятиям.
Что такое нормальная жизнь? Чего мы лишены?
Здесь плохо приживается человеческое. Громадное место для гротеска, абсурда и все меньше и меньше для обыкновенной человеческой жизни. У нас присутствует тотальное равнодушие к человеческой личности. Человек воспринимается как средство, а не как цель. Видимо, это специфика места. Небытийная метафизика свистит во все щели.
Что касается равнодушия, то один мой коллега как-то заметил, что Россия — страна победившей демократии, потому что всем все безразличны.
Мне кажется, что это нерелевантное сравнение. В таком случае любой концлагерь — это вершина демократического устройства. В лагерях люди равнодушны друг к другу. Лагерная философия всем известна: «Умри ты сегодня, а я — завтра». Я в понятие равнодушия вкладываю нечто большее, чем просто невнимание друг к другу. Это, я бы сказал, презрение к человеческой природе.
А какова причина этого?
Я думаю, что это связано с географией и историей России.
Ну с географией — понятно. Территория страны огромная — в одном конце не знают, что делается в другом….
От мысли до мысли — тыщу верст скакать…
А вот с историей каким образом? Разные были времена: дикие, просвещенные — всякие.
Символично, кто построил Россию в XVI веке — человек, который разделил страну на «своих» и «остальных». Фактически — на государство и народ.
На холопов и опричных?
Да, конечно. Это сохранялось во все времена. До сих пор.
В Европе тоже были разные монархии, тем не менее, на них это такого отпечатка не оставило.
Видимо, слишком основательно Грозный выстроил свою государственную систему.
Так как быть?
У каждого человека есть собственные цели. Если говорить с точки зрения верующего человека, то это не помеха для духовного роста и подготовки к главному событию — собственной смерти. Я не вижу в этом ничего страшного для отдельного человека. Это ужасно для гражданского общества, которого здесь нет. А у людей есть все, чтобы спастись. Если они, конечно, имеют представление о добре и зле. Единственное спасение — почувствовать себя личностью. Описывать этот мир, искать для него метафору — тоже спасение. А для писателя здесь — Эльдорадо. Гротеска всем хватит!