Владлен Гаврильчик. «Кружок рисования»

"Своим кружковцам я твердил: "Главное в искусстве — это "не бздеть"! Не делать ни набросков, ни эскизов, не учиться рисованию, а если взялся за кисть, то обязан сделать картину от начала до конца, мыслить картинами, а не рисунками, ибо художник делает не рисунки старых мастеров, а картины. Пусть она кажется тебе плохой, но ты обязан закрасить весь холст, картину закончить и подписать", — это Гаврильчик. Человек редчайшего, небывалого типа, человек-айсберг.

Над поверхностью житейских вод торчит только простоватый на первый взгляд образ домашнего русского Будды, невозмутимого, хитроватого, бородатого, с прищуром, в картузе. Но по тому, как степенно эта верхушка разворачивается в лучах искусства, живописного и стихотворного, понятно, что за махина и громада скрыта от наблюдения. И никому не достанется, разве что семье.

Правда, семья может толковаться расширительно. Вот младшие товарищи, Николай и Татьяна Спиридоновы, поклонники таланта, друзья и ученики, попали в ближний круг. Вернее, кружок. Так называлась первая выставка в мастерской Гаврильчика в 1988 году — сам мастер, жена Тамара Крехина-Гаврильчик, Спиридоновы. В том же составе "Кружок рисования" показался в 92-м в "Манеже", и сейчас ретроспектива в "Львином мостике" собрала все доступные, то есть не покинувшие страну работы с той выставки.

Избитое и погрызенное искусствоведами словосочетание "личность и творчество" в приложении к Гаврильчику обретает новое дыхание. Это не тот случай, когда произведением искусства становится жизненный проект автора. Холсты и стихи — вот они, вполне самодостаточные. Но именно недюжинный масштаб личности автора создает для их восприятия нужный контекст и раму. Не тусовка, не группа: объединение сил не требуется. Если, следуя своим курсом, Гаврильчик и попадал в территориальные воды каких-нибудь арт-проектов, то ненадолго. Скорее наоборот: за ним, как за ледоколом, могли плыть корабли поменьше.

Они и плыли. И все работы последователей и единомышленников явно демонстрируют следы пристального вглядывания в личность и творчество. И примитивистские портреты Тамары Крехиной, и более искушенные в истории искусства холсты Татьяны Спиридоновой. Но особенно писанные маслом со старых фотографий "жанровые зарисовки" Николая Спиридонова, открывающие в бытовом советском абсурде экзистенциальные дыры. То жизнерадостных "Едоков мороженого" у него странным образом передернет, как на экране неисправного телевизора. То "Шофера на пленере" вдруг как будто почувствуют, что на их лица и сапоги падает дикий какой-то, потусторонний свет. То дурацкий гипсовый слон с детской площадки окажется реальнее мужиков в пальто, глядящих в объектив в "Ожидании птички".

Картины самого Гаврильчика работают на выставке камертоном. Всего-то несколько штук, зато почти все — бесспорные шедевры. В крошечном натюрморте с проросшими картошками — неожиданно живая "мимика" и уморительные гастрономически-эротические намеки. "Перетягивание каната" (1985) немыслимым образом сочетает точное отражение жирной советской реальности, со всех сторон обмазанной маслом соцреализма, с ерничеством нетрезвой семейной фотографии. Без дураков, рембрандтовский автопортрет со световыми эффектами в спутанной бороде. Наконец, "Гражданская позиция" (1989), где товарищ в ватнике и ушанке добродушно кажет голый зад опешившей статуе Свободы, — совсем уж карикатура, но какое величие геополитической мысли!