Солнце мое (2023 год)

31-летняя Софи погружена в воспоминания. В центре ее внимания – короткие каникулы в турецком отеле, проведенные вместе с отцом 20 лет назад. Тогда Софи (невероятный дебют шотландки Фрэнки Корио) было 11, а ее отцу Калуму (номинант на «Оскар» Пол Мескал) вот-вот стукнет 31. Он уже не живет с семьей, но все еще поддерживает связь и с дочерью, и с бывшей супругой. Этот отпуск для них – очередная попытка сближения. Оставшиеся в памяти Софи приятные воспоминания о жарких летних днях в компании любимого отца перемешиваются с когда-то заблокированными темными эпизодами. Она беззаботно проводит время: знакомится с подростками, играет в бильярд, занимается дайвингом, поет в караоке и впервые познает любовь. Взрослая Софи подмечает совсем другие детали – разрастающуюся отцовскую депрессию и его мрачные мысли.

Над полнометражным дебютом шотландской постановщицы Шарлотты Уэллс рыдала добрая половина публики Каннского кинофестиваля, где в мае 2022-го состоялась премьера картины. Осенью то же самое произошло и с рядовым зрителем, когда «Солнце мое» вышло в мировой прокат. В оригинале фильм называется «Aftersun», что можно трактовать по-разному: как период сразу после заката солнца, как ослепление, наступившее из-за мимолетного взгляда на солнце, или как крем, который наносится после загара (это несколько раз проделывал герой Пола Мескала). У Уэллс все три значения объединяются в одно целое. «Aftersun» для нее – полуавтобиографический ретроспективный взгляд на отношения с собственными родителями, похожие на яркую вспышку солнца, приносящую, помимо светлых эмоций, временную слепоту. Недаром Софи в фильме – ровесница самой Уэллс.

Чем же картина так сильно покорила зрителей, что Барри Дженкинс (режиссер «Лунного света») раз за разом плакал при каждом повторном просмотре, а Британская киноакадемия наградила постановщицу за выдающийся дебют? «Солнце мое» не похоже ни на один другой фильм – в нем, как это довольно часто бывает в жизни, нет эксплицитных конфликтов. Напротив, все они упрятаны Уэллс глубоко внутри героев. Несмотря на то, что напряжения в отношениях отца и дочери практически не наблюдается – он заботливо учит ее самообороне, намазывает спину кремом, танцует и пытается веселиться, – на самом деле их отношения постепенно покрываются маленькими трещинками. Причем маленькими их видит Софи-ребенок: взрослая же Софи, отправляясь в осознанное путешествие по лабиринтам памяти, ощущает эти трещины куда более значительными.

Ее память долгие годы блокировала все темные воспоминания, показанные в фильме пунктирно с помощью отрывочных эпилептических сцен-рейвов, в которых короткие световые импульсы обнажают депрессивное состояние Калума. На логично возникающие у зрителя нарративные вопросы Уэллс отвечать не будет, как не будет и жирно прорисовывать жизненные пути отца и дочери – для нее гораздо важнее исследовать темные пятна на светлом фоне. Те, которые сформировали и волнуют ее героиню здесь и сейчас, с семьей и маленьким ребенком в соседней комнате.

Дихотомия света и тьмы – вообще ключевая визуальная и мизансценическая особенность картины. Достигается она благодаря блестящей операторской работе Грегори Оука и динамичному монтажу, прекрасно чувствующему меняющееся настроение героев. Оук все время умудряется находить удивительные ракурсы – Калум и Софи могут появиться в отражениях на экране маленького телевизора или отполированного стола, некоторые детали появляются в расфокусе, а другие и вовсе остаются за кадром. Отец пытается тщательно скрывать депрессию от глаз дочери, но, в конце концов, боль утаить не удастся. Природа этой боли, ее последствия тоже останутся за кадром.

Все это напоминает большую мозаику, в которой, как кажется на первый взгляд, не хватает важнейших элементов. На деле же ленте они и не нужны – благодаря режиссерским и техническим решениям (монтажу, в первую очередь) мы наблюдаем за историей в трех разных перспективах. Глазами все сильнее увядающего Калума, взглядом юной Софи, считывающей, но не осознающей трагедию отца, и ретроспективным взором 31-летней Софи, которая отыскивает в своей памяти полузабытые эпизоды и с высоты накопившегося опыта находит им новые объяснения.В иных случаях подобный режиссерский расчет, коим «Солнце мое», конечно, обладает, выступает наружу – однако картине Уэллс удается не проронить ни единого лишнего слова. Она сентиментальна и нежна, но без откровенных манипуляций, интимна и при этом туманна, словно очередной давно забытый коридор памяти, гулять по которому – значит вновь переживать то ли миг счастья, то ли нестерпимую боль. А иногда и то, и другое. Это кино – загадка, и разгадывать ее вовсе не обязательно, нужно лишь отдаться тому самому «последнему танцу» под великую композицию Queen и Дэвида Боуи «Under Pressure».