Андрею Звягинцеву — 60: почему он один из главных режиссеров современности
Один из лучших дебютов XXI века
2003 год. Главный приз Венецианского кинофестиваля, «Золотой лев», в третий раз в истории достается отечественному режиссеру (до этого в разные годы победителями становились Тарковский и Михалков). Андрей Звягинцев, актер по образованию, бывший дворник и постановщик рекламных роликов, поднимается на сцену за наградой, которую ему вручает жюри во главе с Марио Моничелли за драму «Возвращение».
Пожалуй, о таком дебюте можно было только мечтать. Чаще всего даже самые талантливо снятые ленты попадают на фестивалях в специальные секции, но «Возвращение» стало редким исключением: сначала фильм понравился отборочной комиссии, включившей его в основной конкурс, а затем и зрителям, устроившим пятнадцатиминутную овацию стеснительному российскому режиссеру-дебютанту.
«Возвращение» — наверное, идеальный фильм для знакомства с творчеством Звягинцева, это сгусток его режиссерского метода: тема семьи (и, в частности, отца и сына), кочующая из работы в работу, холодные краски, напоминающие о нордическом фундаменте русской души, обязательное наличие глубокого драматического потрясения, встроенного в повествование настолько точно, что после просмотра всякий раз приходится выискивать в себе силы, чтобы вернуться к реальной жизни.
Впрочем, главная особенность «Возвращения», как и следующих работ режиссера, — уникальное, ни на что не похожее соседство бытового, метафизического и мифологического смыслов. Это редкая характеристика, свойственная единичным фильмам и авторам вроде Бергмана, Тарковского или Сокурова. А после 2003 года и Звягинцева.
Фильмы Звягинцева — притчи, улавливающие контекст
Его истории — виртуозные притчи, редко цепляющиеся за время, место и контекст (особенно две первых работы — «Возвращение» и «Изгнание»), но невольно их отражающие. Они могли бы произойти где угодно, с кем угодно и когда угодно. Воспринимать их можно и нужно сразу на нескольких уровнях, однако многие зрители видят (или хотят видеть) только верхний, бытовой, слой, в котором превалируют темные краски.
Еще бы — Звягинцев рисует жизнь от противного. Его реальность не всегда реальна, пусть и предельно материальна, она скорее отражает точку экстремума — ситуацию из ряда вон, ярче всего изобличающую не последствие, а природу власти («Левиафан»), любви («Нелюбовь»), семьи («Елена»), братства («Изгнание»), родительства («Возвращение»). Часто — всего вместе.
При этом контекст, проблемы современного мира Звягинцев, будто пользующийся врожденным, точно настроенным социальным локатором, поднимает на метафорическом уровне: вспомните хотя бы долгую поездку Елены на электричке из города в область, из мира богатых в мир бедных («Елена») или героиню в олимпийке, бегущую под новостные сюжеты 2015 года в финале «Нелюбви». Социальный и политический контекст — это следствие человеческих пороков, а не их причина.
Звягинцев — перфекционист
Режиссеры, которых мы привыкли называть лучшими, любимыми, — как правило, жуткие, иногда невыносимые перфекционисты: каждая сцена должна быть выверена, все визуальные детали подчеркнуты или, наоборот, углублены в кадр, а звук или слово появятся только там, где задумывал автор. Так, к примеру, «мучат» свою съемочную группу Дэвид Финчер или Джеймс Кэмерон, снимая и монтируя один фильм месяцами, а то и годами, — страшный сон для голливудских студий.
По словам коллег, Звягинцев тоже чрезвычайно дотошен. В его фильмографии всего пять работ, перерыв между ними — три-четыре года. Из-за тяжелейших последствий ковида шестую ленту режиссер пока откладывает. С выхода «Нелюбви» прошло уже больше шести лет, но Звягинцев планирует вернуться к съемкам уже весной 2024-го. Кажется, его актеров вновь ожидают непростые времена. Вот что рассказывала Марьяна Спивак после премьеры «Нелюбви»:
«Когда ему нужно изучить отснятый материал, он садится в двух миллиметрах от монитора, снимает очки и с микроскопического расстояния пристально вглядывается в картинку. Выглядит это очень забавно. Те артисты, которые работают с ним впервые, сильно переживают, потому что думают, что что-то делают не так, раз после 35-го дубля он никак не говорит “снято”. На самом деле ему просто нужно, чтобы пылинка пролетела по определенной траектории из одного угла экрана в другой. Он ждет пылинку».
Некоторые и вовсе называют Звягинцева шаманом — нет, не тем, о котором вы подумали. Например, во время съемок сцены проезда героев «Нелюбви» на автомобиле режиссер несколько раз обращался к одному из членов съемочной группы:
«Петр, вот в шестом дубле снег падал очень правильно и красиво, абсолютно точно соответствуя драматургии сцены. А в седьмом и восьмом — не очень. Вы помните, как было в шестом? Сделайте так еще раз, пожалуйста».
Мировое признание
Некоторые зрители сводят кино Звягинцева к одной-единственной мысли: дескать, режиссер очерняет российскую действительность, и лишь это позволяет ему быть актуальным на ведущих кинофестивалях. Конечно, это грубейшее упрощение и сведение счетов из-за нестыковок общественных позиций зрителя и режиссера — явление вполне массовое и международное. Бьется это утверждение любым из пяти звягинцевских козырей, хотя бы дебютным аполитичным «Возвращением» — часто ли новички побеждают в Венеции или Каннах?
Режиссерский талант Звягинцева признают его коллеги. Джоэл Коэн, автор «Фарго» и «Старикам здесь не место», в подкасте, записанном во время пандемии, отвечая на вопрос о любимом современном постановщике, признался, что влюблен в фильмы Андрея Петровича:
«Российский режиссер Андрей Звягинцев — удивительный кинематографист. Ни одного плохого фильма! Он был рожден снимать кино. Это его искусство. Он не писатель, не художник, не тот, кто занимается не своим делом. Он должен снимать кино. Он последовательно снимает фильмы, которые мне безумно нравятся. Каждый раз у него получается очень хорошо!»
С этим согласился и оператор Роджер Дикинс («Бегущий по лезвию», «1917»):
«Звягинцев владеет языком кино. Он держит кадр, пока не добивается крайне неожиданных результатов».
Серж Тубиана, киновед, близкий друг и биограф Франсуа Трюффо, в интервью журналу «Искусство кино» тоже отдает должное российскому постановщику:
«Я считаю Андрея Звягинцева важнейшим режиссером современности. Слышал, российская пресса пишет, что он гонится за красотой картинки, что герои у него — словно на котурнах и изъясняются оперными ариями. Но, поверьте, Звягинцев владеет универсальным языком трагедии, от Софокла к Бергману. Его культурный код в большей степени европейский, чем национальный, во Франции мы считываем это моментально… Он не боится повысить голос, усилить пафос, чтобы рассказать об обыденности зла».
Подобная оценка творчества Андрея Звягинцева слышится отовсюду, и это еще одно доказательство того, что кино российского режиссера универсально: семья, власть и любовь, пусть и с оборотной стороны, — то, что окружает всех нас. Его не всегда светлая, но детальная расшифровка личностных и общественных отношений, сродни холодному душу, отрезвляет лучше всего на свете.