Чеховское ружье: «Чайка» и еще 5 великих спектаклей, которые с треском провалились на премьере
«Севильский цирюльник»
«Севильский цирюльник, или Тщетная предосторожность» – одна из вершин творчества французского комедиографа Пьера Огюстена Бомарше, впервые представляющая знаменитого пройдоху-ловкача Фигаро.
Премьера состоялась 3 февраля 1775 года в Париже и показалась публике утомительно длинной и созданной без всякого чувства меры. Критики не стеснялись в выражениях:
«Репутация господина Бомарше сильно пошатнулась. Порядочные люди поняли наконец, что, когда из него выдергивают павлиньи перья, то под ними окажется противная черная ворона, наглая и назойливая, как и все вороны».
Ситуация усугублялась тем, что интерес к популярному автору был чрезвычайно подогрет. Публика очень много ждала от этой пьесы – зрительный зал был так переполнен, как не бывало даже на пьесах Вольтера. Тем громче стал провал. Французский писатель и журналист Жан-Франсуа де Лагарп писал:
«Всегда очень трудно удовлетворить чрезмерные ожидания. Пьеса оказалась не смешной: длинноты навевали скуку, шутки дурного вкуса вызывали отвращение, а дурные нравы — негодование».
Но произведение ждало еще одно испытание. Остроумие, виртуозные сюжетные повороты и южный колорит стали толчком к созданию одноименной оперы на основе пьесы, которая заслужила славу «самой прекрасной из всех существующих комических опер». Среди ее почитателей были Верди и Бетховен, а ее автор Джоаккино Россини получил прозвище «лебедь Пезаро». Однако премьеру 20 февраля 1816 года в театре «Аржентино» в Риме сопровождал свист и шум зала.
Дело в том, что за 30 лет до Россини любимого публикой «Севильского цирюльника» уже написал итальянский композитор, мастер комического реализма Джованни Паизиелло. «Цирюльник» уже был популярен по всему миру, так что когда Россини представил свою оперу, его ждала «горячая встреча» фанатов первой версии. Вдобавок катастрофа происходила на сцене. Исполнитель партии дона Базилио, поскользнувшись, разбил нос и пел, вытирая кровь платком — а еще на сцену неожиданно выбежала кошка, которую долго не могли прогнать. Но уже в день второго представления, после внесенных правок и без гвалта неугомонных поклонников Паизиелло, оперу ждал настоящий триумф.
«Ревизор»
Премьера гоголевского «Ревизора» состоялась на сцене Александринского театра 19 апреля 1836 года. После этого Николай Васильевич спешно покинул Петербург, даже не простившись с Пушкиным и Жуковским, с которыми он дружил.
В истории осталась реплика Николая I после премьеры: «Ну и пьеска! Всем досталось, а мне – более всех!». А автор пьесы и исполнители ролей Городничего (И. И. Сосницкий), Хлестакова (Н. О. Дюр), Осипа (А. И. Афанасьев) были награждены императором ценными дарами в виде перстней. Но несмотря на благосклонность государя, Гоголь посчитал, что пьесу превратили в карикатуру, поставили как водевиль или фарс, сделав акцент на комических ситуациях, тем самым убив саму идею пьесы как комедии о человеческих пороках.
В письме к Щепкину, написанном через десять дней после премьеры, Гоголь делится:
«Делайте, что хотите, с моей пьесой, но я не стану хлопотать о ней… Действие, произведенное ею, было большое и шумное. Все против меня. Чиновники, пожилые и почтенные кричат, что для меня нет ничего святого, когда я дерзнул так говорить о служащих людях. Полицейские против меня, купцы против меня, литераторы против меня. Бранят и ходят на пьесу; на четвертое представление нельзя достать билетов. Если бы не высокое заступничество государя, пьеса моя не была бы ни за что на сцене, и уже находились люди, хлопотавшие о запрещении ее».
Злосчастная премьера оставила у Гоголя очень тягостные воспоминания. Даже спустя полгода, уже будучи в Париже, в своем письме к Погодину он писал:
«Не води речи о театре: кроме мерзостей, ничего другого не соединяется с ним… Если б я услышал, что что-нибудь мое играется или печатается, то это было бы мне только неприятно, и больше ничего».
«Руслан и Людмила»
Михаил Глинка жаловался своей сестре, Людмиле Шестаковой: «Поймут твоего Мишу, когда его не будет, а “Руслана” – хорошо, если через сто лет».
Хоть Глинка известен прежде всего по своей первой опере – «Жизнь за царя», сам он ставил «Руслана и Людмилу» несоизмеримо выше и говорил, что из нее он может сделать десять таких опер, как «Жизнь за царя».
Премьера многострадальной оперы состоялась 27 ноября 1842 года в петербургском Большом Каменном театре. Второе действие отяготило неудачное сценографическое решение. Воин Андреевич Римский-Корсаков, старший брат композитора, так пересказывает воспоминания их дяди, бывшего на премьере:
«Музыка прекрасна, декорации великолепны, но актеры никуда не годятся. Петров в роли Руслана настоящий мужик, Степанова в роли Людмилы поет как удавленная кошка. Огромная голова представлена на сцене, в ней сидит целый хор и ревет из нее как стадо быков».
Заболела исполнительница одной из главных партий, Ратмира, талантливая певица Петрова-Воробьева, и вместо нее на сцену вышла молодая и неопытная артистка. Вдобавок ко всему император Николай I, не дождавшись последнего действия, вместе с семьей покинул театр. Из воспоминаний самого Глинки:
«Я обратился к бывшему тогда в директорской ложе генералу Дубельту с вопросом: “Кажется, что шикают, идти ли мне на вызов?”. “Иди, – отвечал генерал. – Христос страдал более тебя”».
Глинка по советам друзей вносил огромное количество правок в свое произведение, в полном виде опера прозвучала только в советские времена, когда с момента премьеры прошло уже более ста лет.
Немногие критики (например, Стасов), смогли понять, что произошло рождение нового жанра – эпической оперы, по этому пути впоследствии пошли Римский-Корсаков и Бородин. В основном же оперу обвиняли в недостатке драматического действия, несценичности и характеризовали ее попросту скучной. Брюллов назвал ее «неперебродившим пивом», а Булгарин рассказывал, что «все вышли из театра, как с похорон!».
Симфония №1 Сергея Рахманинова
Премьера первой симфонии Сергея Рахманинова прошла 15 марта 1897 года в Петербурге в рамках «Русских симфонических концертов».
Причин для столь громкого провала могло быть несколько. Критика оказалась беспомощной в понимании и оценке новаторства Рахманинова, принявшись обвинять композитора в эклектизме, недоработанности и отсутствии творческой индивидуальности. Можно сказать, что при этом справедливы оказались нападки в сторону неудачного исполнения симфонии. Дирижировал в день премьеры Александр Глазунов, музыкант совсем других эстетических принципов и школы, нежели Рахманинов, не сумевший уловить «нерв» композитора.
Буквально линчевал, тренируясь в остротах, Цезарь Кюи:
«Если бы в аду была консерватория, если бы одному из ее даровитых учеников было задано написать программную симфонию на тему “семи египетских язв” и если бы он написал симфонию вроде симфонии г. Рахманинова, то он бы блестяще выполнил свою задачу и привел бы в восторг обитателей ада».
После этой оглушающей неудачи Рахманинов ничего не сочинял в течение трех лет и сравнивал себя с человеком, которого хватил удар, у которого на долгое время отнялись голова и руки. Партитура симфонии так и не была издана, рукопись ее была потеряна и при жизни композитора больше не исполнялась.
Правда в том, что уже тогда, в конце XIX века, Рахманинов заглянул в XX век. Второе рождение симфония обрела только в 1944 году благодаря исследовательской и восстановительной работе профессора А. В. Оссовского, которому удалось найти в рукописях, хранившихся в библиотеке Ленинградской консерватории изначальные оркестровые голоса. Оссовский писал в воспоминаниях:
«Симфония потерпела сокрушительный провал. Крупное симфоническое произведение, несомненно обогащавшее русскую симфоническую литературу, было не понято, недооценено, грубо отвергнуто. Голосов, не признававших вообще творческой одаренности композитора, не было, но во всех концах зала одинаково слышались одни только порицания, возмущения, недоумения, даже грубая ругань. Иные, пожимая плечами, удивлялись, каким образом такое “декадентское” произведение могло вообще проникнуть в благовоспитанные программы беляевских концертов».
Чайка
Удивительно, но хрестоматийная гениальная пьеса Чехова, сегодня собирающая полные залы в театрах во всех уголках мира, в день премьеры потерпела полный провал. 17 октября 1896 года в Петербурге в Александринском театре зал буквально кипел.
Что же вызвало такую реакцию публики? Новый тип драмы, где внешнее действие максимально приглушенно, а герои мучаются от неразрешимых внутренних конфликтов, вызвал много споров и полное непонимание. Конфликта нет, комедия, но – не смешная.
Даже блестящая актриса Ольга Книппер-Чехова вспоминала, как, готовясь к следующей постановке пьесы со Станиславским, артисты недоумевали: возможно ли это играть? Кугель так описывает день премьеры в Александринском театре:
«Надо сказать правду, исполнение пьесы г. Чехова также отличалось декадентскою усталостью. <…> Весь ансамбль был так лишен характерности, тогда как единственно в строгой характерности исполнения лежало некоторое спасение пьесы, что почти не аплодировали актерам. Вещь, неслыханная в стенах доброго Александринского театра!… Выражаясь словами беллетриста Тригорина: “Брюнеты были возмущены, блондины сохраняли полное равнодушие…”. И знаете, мне даже показалось, что в публике было больше брюнетов».
Очевидец премьеры И.Н. Потапенко оставил такие воспоминания:
«Я не видел всего, но то, что видел, было уныло и странно до чрезвычайности. Ролей не знали, играли деревянно, все пали духом; пала духом и Комиссаржевская, которая играла неважно, и в театре было жарко, как в аду. Казалось, против пьесы были все стихии».
На злополучной премьере присутствовал и сам Чехов, очень остро воспринявший неуспех и срочно покинувший Петербург. Газеты пестрели ядовитыми заголовками и характеристиками: «Это не чайка, просто дичь», «Пьеса провалилась… так, как редко проваливались пьесы вообще», «Такого головокружительного провала, такого ошеломляющего фиаско, вероятно, за все время службы бедной бенефициантки не испытывала ни одна пьеса», «„Чайка” погибла. Ее убило единогласное шиканье всей публики. Точно миллионы пчел, ос, шмелей наполнили воздух зрительного зала».
Сама постановка и последовавшая за этим травля со стороны журналистов серьезно пошатнули здоровье писателя: менее чем через полгода Чехов оказался в московской клинике с проявившимися признаками чахотки. О своих переживаниях он так писал Немировичу-Данченко: «Театр дышал злобой, воздух сперся от ненависти, и я — по законам физики — вылетел из Петербурга, как бомба».
Весна священная
На премьере балета Игоря Стравинского 29 мая 1913 года в парижском театре Елисейских полей разразилась настоящая драка, унимать которую пришлось при помощи полиции. В этот театральный вечер было арестовано почти 40 человек.
Премьеру «Весны священной» без сомнения можно назвать театральным скандалом века. Помимо музыки публику шокировала и смелая хореография Вацлава Нижинского – это был первый опыт работы танцовщика со всемирной славой в качестве постановщика. В написании либретто и, главное, в оформлении принимал участие известный художник Николай Рерих. Вывернутые внутрь колени, длинные косы, «приземленность» хореографии и сама идея – принесение сакральной жертвы языческим богам во имя начала новой жизни, – все это послужило точкой отсчета для новой истории танца в ХХ веке. Но публике сложно было сразу оценить все новаторство постановки.
Очень ярко описывает царившую в зале атмосферу Жан Кокто:
«С первых тактов публика встала на дыбы. В зале смеялись, улюлюкали, свистели, выли, кудахтали, лаяли… Гвалт перерос в форменное сражение. Стоя в своей ложе, со съехавшей набок диадемой, престарелая графиня де Пуртале, вся красная, кричала, потрясая веером: “В первый раз за шестьдесят лет надо мной посмели так издеваться!”».
Сергей Дягилев, руководитель антрепризы, опускал и поднимал рубильник, таким образом, включая и выключая свет, пытаясь утихомирить публику. Ромола Пульская, балерина и будущая жена Нижинского, также присутствовала в зале в тот вечер и так вспоминала происходившее:
«Волнение и крики доходили до пароксизма. Люди свистели, поносили артистов и композитора, кричали, смеялись. <…> Я была оглушена этим адским шумом и, как только могла, скоро бросилась за кулисы. Там все шло так же плохо, как в зале. Танцовщики дрожали, удерживали слезы. <…> Долгая месячная работа сочинения, бесконечные репетиции — и, наконец, этот кавардак».
Спустя полвека балет Стравинского стал безусловной классикой, прошедшей проверку временем, главной жемчужиной «Русского балета» Сергея Дягилева. Запись «Весны священной» даже была отправлена на космическом зонде «Вояджер-1» за пределы Солнечной системы как одно из величайших произведений искусства, созданных человечеством.