Между авангардом и соцреализмом: советское искусство на грани
В 2017 году Екатерина создала проект YaAndArt, который стал одним из самых крупных образовательных проектов об истории, искусстве и культуре. В рамках проекта вышло 12 образовательных курсов, были проведены офлайн-лекции в таких университетах, как Высшая школа экономики и Британская высшая школа дизайна, а подкаст Екатерины «Об истории и искусстве» вошел в список самых прослушиваемых подкастов 2021 года.
Авангард со всей своей прогрессивностью соответствовал требованиям нового государства в первое десятилетие, был презентабельным для международной арены. Коммунистическое государство внушало беспокойство, а новое искусство стало некой «поручительной грамотой» и демонстрацией того, что страна развивается и идет в ногу со временем, задает тенденции и открывает горизонты. Советский авангард привлекал внимание многих западных критиков и деятелей, что неоднократно отмечалось на международных выставках: павильон в Париже на Международной выставке архитектора Мельникова, плакаты Родченко и Маяковского, проекты Татлина.
Однако при всей видимой «свободе» искусство было инструментом государственный пропаганды. По истечении нескольких лет авангард перестал отвечать запросам государства, а точнее такого искусства стало недостаточно. Вспоминается мультфильм «Падал прошлогодний снег» и фраза главного героя: «Маловато будет». Вот и советскому государству маловато стало толку от авангарда.
Подобное творчество давало огромный размах для фантазии, говоря проще, для вольнодумства. Концепция «удивлять и внушать доверие» со временем отпала, и советское государство сменило вектор внимания со внешних зрителей внутрь страны. Авангард был понятен небольшой прослойке населения, а обычным рабочим, на которых была сделана ставка в самом начале становления государства, авангард был непонятен и неблизок, вызывал не стремление его понять, а преимущественно отторжение. К 1930-м годам вольнодумство не входило в планы правительства. Был запрос на понятное, однозначное, помпезное искусство. Искусство, которое прославляло бы достижения самого государства. Квадраты, линии, лучи и прочий «беспредел» были непонятны и не нужны. Форма должна была соответствовать содержанию.
Так в 1930-е начинается борьба с непонятным искусством (формализмом) и становление одного единого и понятного вида искусства — социалистического реализма. Героями картин, скульптур, декоративно-прикладного искусства наконец стали понятные образы: рабочие, ученые, спортсмены, солдаты, достижения в инженерии, строительстве, сельском хозяйстве и, конечно, власть. При взгляде на такое искусство у человека не должно было оставаться вопросов — он видел крепких, здоровых и доблестных людей, которые строили новое и сильное государство. Задача простая — будучи окруженным таким визуальным рядом, гражданин и сам должен был стремиться соответствовать ему на подсознательном уровне. Чем больше такого искусства, тем яснее вырисовывался горизонт. Соцреализм стал главенствующим направлением до конца СССР.
Очевидно, что новое искусство должно было прославлять народ и страну. В такие моменты говорят: «Третьего не дано», но не в этом случае. Помимо относительно свободного и прогрессивного авангарда и помпезного соцреализма, было направление, которое не отвечало запросам государства ни внутри, ни на мировой арене, – неангажированное искусство. Вероятно, благодаря своей аполитичности оно и смогло появиться, развиться и даже остаться в истории интересным и ярким «пятном».
Речь идет о «Плеяде художников 1920-1930-х годов». Никакого супрематизма, лучизма и других авангардных исканий, но нет и портретов Ленина и Сталина, то есть социалистического реализма. Художники «Плеяды» не встраивались ни в одну из существующих социальных концепций. Темой их творчества были пейзажи, сцены из городской жизни, жанровые композиции, другими словами, «бытовуха» без привязки к остросоциальным проблемам.
Возвращаясь к «Плеяде художников 1920-1930-х годов», тому самому феномену искусства между авангардом и соцреализмом, важно понимать, что течение не объединялось единым стилем и авторы не входили в объединения, коих в 1920-е было достаточно. Художники группы определялись уже постфактум как молодые мастера, закончившие художественные вузы в первое десятилетие советской власти, работающие в определенный период времени, преимущественно лирико-романтической ориентации и объединенные уже выставочным пространством.
Полотна художников этого времени визуально напоминают своей лиричностью, цветовой палитрой и выбором тем такие художественные объединения, как «Бубновый валет» и «Мир искусства». Сходство неудивительно: многие учились у представителей этого течения, впитывали эстетику прошлого десятилетия. Творчество художников плеяды отчасти ретроспективно, а отчасти представляет собой дань прошлому и ностальгию, что нетипично для нового государства и активно развивающегося общества.
Рассмотрим некоторых художников «Плеяды» и их учителей.
Учителем Юрия Прокопьевича Щукина был Петр Кончаловский, один из основателей объединения «Бубновый валет». В этой преемственности кроется понимание андеграундности «Плеяды художников». Именно представители «Бубнового валета» еще в 1910-е порвали с традициями реалистической живописи и стали теми, с кого начался формализм. Сосредоточившись на цвете, текстуре, линиях и изгибах в угоду композиции, художники абстрагировались от социального контекста и содержания. Символично, ведь такое искусство вне времени, пространства и социальных нагрузок тоже появилось на фоне надлома — революции и смены власти, поэтому повторение этой же концепции спустя 10 лет в творчестве молодых художников уже не выглядит необычным, а скорее представляется логичным явлением.
Роман Семашкевич, как и в предыдущем примере, учился у представителя «Бубнового валета» Александра Давыдовича Древина. Схож не только стилистический подход, но и цветовая гамма. Несмотря на то, что «Мужская фигура» Романа Семашкевича была написана в 1930 году и демонстрирует рабочего мужика, что соответствует линии партии, само исполнение не вписывается в рамки реализма, что наводит на мысль о некой комичности и карикатурности изображения.
К третьему примеру преемственность между 1910-ми и 1920-1930 годами становится очевидна. Перед нами не модные первооткрыватели и законодатели, а бунтари системы, которые трепетно и с любовью наблюдали человеческую обыденность, что не так подвержена социальным переменам.
В быстро меняющемся обществе, а значит и искусстве, всегда было и будет место рефлексии по былой эпохе, стремление ухватиться и продлить мнимое стабильное прошлое. Но именно у «Плеяды 1920-1930-х» во время перемен получилось не только ухватиться и продлить 1910-е, но и создать резонанс на надломе двух политических течений государства. Да, двух разных, но служащих одной цели — восхвалять советы. И, кажется, только художники «Плеяды» смогли нащупать свободу в этих тисках и работать, не обращая внимания на актуальное и «правильное».