Отцы и дети

Собственно противостояние поколений для режиссера Константина Богомолова оказалось не так существенно, как игра со зрителями, которым все время приходится гадать: перед ними просто прикалываются или шуткой прикрывают нечто серьезное?

Начинается спектакль вполне традиционно: усадьба Кирсановых, длинный обеденный стол, накрытый белой скатертью. И вполне понятные характеры: чувствительный Николай Петрович Кирсанов (Виталий Егоров) с вязаньем в руках; его брат, надевший на себя «футляр», но неспособный скрыть рвущиеся наружу чувства и желания, Павел Кирсанов (Андрей Смоляков); «сочная» Фенечка (Яна Сексте), запутавшаяся между долгом и позывами молодого тела. В такой компании появляются «воинствующий хам» Базаров (Евгений Миллер) и младший Кирсанов (Андрей Фомин), для которого не так важны убеждения его друга, сколько сама возможность дружить с таким неправильным человеком. Наивный зритель думает, что ему покажут классическую версию «Отцов и детей», но не тут-то было…

Сверху спадают красные шторы, Одинцова, похожая на советскую приму, начинает открывать рот под оперную фонограмму, появляются безумная тетя в исполнении Аркадия Киселева, мальчик-арапчонок с кальяном — и все действие медленно, но верно катится к балагану. И уже непонятно, к чему советские песни, знакомые радиопозывные, дикторские комментарии происходящего, фрагменты «Смерти в Венеции» на белом занавесе, катание на коньках в финале. В течение трех часов режиссер Константин Богомолов искусно «жонглирует» перед глазами зрителей различными временными аллюзиями, ассоциациями, театральными стилями. В этом мельтешении начинает теряться даже лучшее, что есть в этом спектакле, — актерские работы. Был цельный характер — и вдруг режиссер решил пошутить, и трагедия человека оборачивается фарсом (как в случае «мультяшной» дуэли Кирсанова и Базарова). Но «шарики» продолжают летать перед глазами, гипнотизировать, а режиссер смотрит чуть свысока на персонажей и на зрителей, которые увлечены его игрой, и хитро улыбается…