Нелепая поэмка

«Нелепая поэмка» — страшно неприличный спектакль. Его герои задаются такими несусветными вопросами, что, по идее, должно сотрясаться небо. Но поскольку небо молчит, а высокая степень загрязнения окружающей среды стала нормой, предъявить себе жестокий счет может только большой художник. Такой, как Достоевский, — у него вечно кто-нибудь выкинет такую штуку, что всем стыдно становится. Гинкас сделал то же самое — потрясающе честно, вызывающе резко и очень современно. Так, что в большом зале МТЮЗа два часа стоит мертвая тишина.

Место — трактир на площади. Действующих лиц двое — братья Карамазовы, младший, монах Алеша (Андрей Финягин), и средний, «богохульник» Иван (Николай Иванов). За час с лишним Иван расскажет Алеше все про слезинку ребенка, свое неверие и легенду о Великом инквизиторе (Игорь Ясулович), жившем в средневековой Испании. Остальных «человеков» режиссер придумал сам — хор, состоящий из калек, вечно беременной бабы и огромного младенца в деревянной коляске, перетекает по сцене из одной дыры в другую, клянчит у жестокого старца хлеба (натуральные буханки) и зрелищ (распятый на кресте телевизор). Это и есть главная максима Инквизитора: свобода толпе не нужна, ей нужны хлеб и сильная рука. Инквизитор — Ясулович, присутствующий здесь как фантасмагорический, но реальный плод воображения Ивана, его гордость и воплощенная идея, — по прямой пересечет сцену и тихо обронит невидимой страже: «Взять его». Дальнейшее покажется Алеше кошмаром, от которого нужно спасаться молитвой. Полный долби-эффект, которым ансамбль духовной музыки «Сирин» наполняет пространство, хроника преступлений против человечества и коллективный портрет самого человечества на мониторах, которые держат у груди убогие, — от этого так просто не убежишь. Как и от плача ребенка, которого родители сначала порют, а потом сажают в холодный подвал.

Вот почему так ясна многословная ярость, которую извергает Иван на голову христолюбивого Алеши. Николай Иванов — умница, глубоко и горячо воспринявший текст — сыграл своего Карамазова холодным сочинителем и сумасшедшим парнем в кедах, который живет сегодня, а не вчера. Собственно, его исповедь за приткнутым к стене столом, с двумя суповыми тарелками и стаканами чая, в «пыльном» контровом свете Глеба Фильштинского, на фоне высокой кирпичной стены и «Горы крестов» Сергея Бархина, — высоковольтная линия передач спектакля, который сочинил Кама Гинкас. Не сочинил — прорезал по-живому.

Фото: Елена Лапина