Русский дворянин-семинарист и гражданин цивилизованного мира

Троим сотрудникам сыскной конторы досталось непростое дело.

Труп мужчины на голом дощатом полу, обведенный мелом по контуру, несколько клочков бумаги, исписанной мелким почерком, и ни одного аргумента против того, что перед ними рядовое самоубийство.

В бедно убранную комнату размером три на четыре метра войдут дворники (Юрий Погребничко и Алексей Левинский) и уволокут тело. По книге, к этому моменту между несчастным Кирилловым и дьяволом Верховенским уже произойдет все важное — от взаимной ненависти и подстрекательства к суициду до делового соглашения. По этому неписаному договору Кириллов обязуется перед смертью взять на себя преступления, совершенные членами подпольного кружка.

Все «мерзости„ самоубийца брезгливо подпишет по-французски, истерически длинной фразой, вынесенной режиссером в заголовок спектакля: “Русский дворянин-семинарист и гражданин цивилизованного мира„. Верховенский выйдет за дверь, чтобы не мешать, а через несколько минут, не услышав обещанного выстрела, в раздражении вернется в комнату. А дальше все будет как в дурном сне: почти пустая комната, между шкафом и стеной, в углу, — человек с белым лицом. Достоевский — мастер саспенса; у Погребничко страх передается без единого крика или истерики.

Такого блестящего формализма, как в “Русском дворянине„, не увидеть больше ни в одном московском театре. Сухое и слегка ироническое отстранение, скромные перемены ролей (Константин Желдин, Сергей Каплунов и Юрий Павлов играют по несколько ролей, а Екатерина Кудринская и Татьяна Лосева — еще и двоих мужчин) и минимум текста. Невидимый секретарь печатает на машинке: “Дело №; действующие лица„ Эти титры и классическое затемнение между сценами придают происходящему оттенок протокольности. Но предмет расследования — смерть странного жильца, одержимого идеей, что “себя убить — это волю показать над собой и над Богом», — протоколу не поддается. На несовпадении жесткой структуры и непостижимого, но глубоко личного содержания и построен фокус нового спектакля Юрия Погребничко. Тут не сотрясается воздух, сложное на секунду кажется простым и всего дважды меняется оптика — после антракта станок со зрительскими креслами отъезжает далеко назад и превращает крупный план в общий. Хорошо одетые мужчины в дорогих ботинках полистают потрепанную папку (дело Кириллова), помолчат. Остается перекурить у окна, через которое видна морозная Москва, и вернуться к своим прямым обязанностям. Вот уж действительно — в доме повешенного не говорят.