Мисс Жюли
О спектакле
Женоненавистническая пьеса Августа Стриндберга в режиссуре Андрея Кончаловского посвящен не столько войне полов, сколько актрисе Юлии Высоцкой, сыгравшей Жюли.
Когда в рамках фестиваля “Черешневый лес” Андрей Кончаловский продемонстрировал свою красивую, но невнятную “Чайку”, казалось, что он всего лишь сочиняет спектакль. Правда, и тогда можно было расслышать более существенные мотивы – например, рассуждения о театре как единственном прибежище аристократизма в искусстве. Взявшись за пьесу Стриндберга, Кончаловский пошел еще дальше и представил свою театральную работу как миссию: в пору глобализации поп-культуры режиссер захотел спасти русский театр от засилья постмодернизма и восстановить утраченные ориентиры высокой культуры – Шекспира, Стриндберга, Чехова. И поведал об этом в программке к спектаклю.
У шведского драматурга Жюли называется “фрекен”. Невинно переименовав ее в “мисс”, Кончаловский, видимо, даже не заметил, как изменил саму сущность персонажа превратил болезненную и страдающую без любви шведку-максималистку в миленькую американскую простушку. Бойко и весело щебечет она со слугой Жаном, не предчувствуя расплаты и уж точно не имея в голове ничего дурного. Когда тот жестоко и трусливо отказывается от нее, Жюли невинно и по-детски надувает губки, что не разобрать, какого масштаба душевная драма приключилась с этой “мисс”.
Страхи и сновидения, рассказанные друг другу во взаимных порывах, тоска и отчаянная ревность к иному существу и иному социальному классу, надежда и безнадежность складываются у Стриндберга в мучительнейшую любовную драму. Режиссер ее не расслышал.
Жюли у Юлии Высоцкой нервно и обиженно кричит, возмущенно топает ножками, изо всех сил стараясь постичь то темное и роковое, что ворочается в ней. Но наружу вырывается лишь вой простодушной и глубоко благополучной мисс. В этих истерических всплесках много забавного но не трагического. Чтобы родилась трагедия, неизбежно должна родиться любовь. Актеры Алексей Гришин (Жан), Дарья Грачева (Кристина), Юлия Высоцкая, да и публика вослед за ними тонут в безнадежной аморфности режиссерского послания.