Маурицио Поллини (Италия, фортепиано)

Последние десять лет громкий эпитет «легенда» практически перестал употребляться по отношению к пианистам — с тех пор как один за другим ушли Горовиц, Гилельс, Бенедетти-Микеланджели, Рихтер и Аррау, фортепианный Олимп заметно опустел. Новые его обители, вроде заводчицы волков француженки Элен Гримо или китайского виртуоза (некоторые говорят — циркача) Ланг Ланга, на статус «легендарных» уж никак не тянут.

Между ними — молодежью и вышеназванными стариками, впрочем, разместилось еще одно поколение, но по разным причинам практически все его представители избегают публику как только могут. Славный поляк Кристиан Циммерман отваживает импресарио тем, что ездит исключительно со своим роялем. Михаил Плетнев так и просто перестал практиковаться на инструменте, отдавшись дирижированию. Раду Лупу сократил выступления до минимума, заявляя, что в его исполнении слишком много неверных нот, и он не хочет никого ими огорчать. Лишь Маурицио Поллини, один из лучших и самых чтимых итальянских музыкантов, продолжает радовать своей игрой практически весь земной шар.

Для российской публики Поллини — легенда, здесь споров быть не может. Приехав первый раз в Москву лет двадцать пять назад, он убил публику наповал — своей юностью, аристократической внешностью и столь же аристократическими, тонкими и обдуманными интерпретациями. В нем не было нравоучительной риторической позы старших коллег, назидательной ораторской интонации, а была просто музыка, сыгранная виртуозно и искренне. После этого концерта виниловые пластинки, выпущенные фирмой «Мелодия», тут же стали дефицитом — за ними гонялись по всей Москве, меломаны собирались компаниями, чтобы прослушать вместе его исполнения вальсов или сонат Шопена, и грезили о следующем приезде итальянца.

Следующий приезд не случился: к этому не слишком располагали обстоятельства. Поллини перешел из «молодых и талантливых» в категорию мастеров, а затем и мэтров, и лишь теперь он возвращается — убеленный сединами, обласканный критикой, получивший Grammy, достигший всего, чего только можно достичь игрой на фортепиано и продолжающий, тем не менее, без устали ею заниматься. Точнее, «усталь» все-таки есть — Поллини отказался от всех интервью, запретил присутствие телевидения и вообще всякий шум по поводу собственной персоны. Но за то, что он просто выйдет один на пустую сцену, сядет за рояль и прикоснется пальцами к клавишам — можно простить и некоторую мизантропию, и такое долгое его отсутствие.