Никита Алексеев “Это есть, этого нет, это есть”

Даже в небольших залах Никита Алексеев буквально заваливает пространство сотнями своих произведений — простыми по форме, но сложными и многослойными по содержанию.

Рассматривать их, следуя извилистой логике художника, могут не только поднаторевшие в решении концептуалистских ребусов. Алексеев любит рисовать симпатичных жалостных зайцев и собак и других милых животных, а важнейшие вопросы бытия из серии «нужны ли мы нам» (вроде утверждения, вынесенного в название выставки) иллюстрирует несложными примерами.

Самый доступный — «Автопортрет с крючком» — вещь практически интерактивная: любой желающий может сам определить, в какое время живет, и повесить на крючок просто часы или часы, украшенные изображением Путина, а художник в этой ситуации может предстать лишь шутом. Потянувшись исследовать добродетели, обозначенные выдутыми на Мурано шариками, зритель также волен расставить по местам лучшие человеческие качества, отставив ненужные в сторонку. Новая серия «Философия после искусства» — лихой абсурдистский комикс, где диалоги шкафа с телевизором, гвоздя с тенором, снеговика с красоткой откомментированы сошедшим с ума философом.

Никита Алексеев — один из столпов и оснований весьма туманной истины «московского концептуализма». Он был упомянут в первой, основополагающей статье Бориса Гройса 1977 года «Московский романтический концептуализм» (позже перепечатанной в легендарном первом номере «А—Я»), хотя возрастом был ближе к следующему поколению «младоконцептуалистов», с которыми устраивал квартирные выставки в галерее «Апрт-арт», пока ими не заинтересовались искусствоведы в штатском.

В связи с последними событиями, потрясшими основы отечественной художественной культуры, может показаться, что художнику с такой биографией пора выставляться в многокилометровом «Гараже», в самом крайнем случае — в Третьяковской галерее. Но Никита Алексеев человек скромный, а художник — еще скромнее. Одно время он вообще бросил заниматься искусством, сосредоточившись на его критике, но не выдержал и вернулся. То ли не смог оставить вопросы зачем, кому и для чего нужно искусство, то ли замучил зуд исследователя способов его производства, скорее всего — просто не смог перестать рисовать картинки. Признаться в последнем теперь уже не стыдно: отечественный концептуализм и в детстве своем с трудом выдерживал чистоту схоластического жанра. С годами же, прибавленными его главными героями, приобрел мощный лирический окрас — хоть плачь. А что еще делать, глядя на картинку, где в морозной звездной ночи лемур говорит «Меня знобит от того, как прекрасен мир», — не читать же под ней комментарий про О. Павла Флоренского? А то, что ничего этого (включая художника и галерею) нет и быть не может, понятно всем, кто прошел курс молодого бойца на раскинувшихся по всему городу выставках Ильи Кабакова.