Юрьев день (2008 год)

Оперная дива из Москвы (Ксения Раппопорт), собираясь решительно и навсегда порвать с Россией, все-таки едет окинуть прощальным взглядом малую родину, город Юрьев-Польский (Владимирская область). К певице прилагается сын, нигилист и любитель Шнитке с Губайдулиной, который вечно ноет, вульгарно превозносит западную цивилизацию, обут не по погоде и вообще… Стоит только матери заглядеться на памятники юрьевской архитектуры, как противный подросток бесследно растворяется в зимнем ландшафте. Маме ничего не остается как последовать за сыном — и, не найдя никого, слиться с Родиной: адским контингентом мутных пролетарских пивняков и тюрем, лохмотьями масляной краски на стенах, сырой землей и вязким туманом, в котором рыщут зомбифицированные юрьевчанки, все как одна выкрашенные краской «интимный сурик». Короче, как мы уже недавно писали, «Юрьев день» — это, без натяжек, русский «Сайлент Хилл». Увы, чересчур уж он русский, чтобы быть хорошим мистическим триллером. Притом все необходимые элементы неплохого жанрового кино тут есть.

Режиссерская манера Кирилла Серебренникова без разбору тащить в свои постановки разные интересные штуки наконец-то вполне оправдывается мощным национальным фундаментом истории — он придает совершенно новый смысл всему чужеродному, подсмотренному хоть у Ханеке, хоть у Звягинцева. Есть тут и жуткая ледяная и лубяная фактура. Есть спасительные элементы черной комедии — главная шутка картины, висящая в кассе краеведческого музея майка с городским гербом (очень крутой черный медвед с топором), могла бы отбить как минимум половину бюджета, будь у создателей какие-то представления о мерчандайзинге. Есть, наконец, и подлинная бесовщина: потерявшийся сын распыляется на нескольких похожих, но все же не тех парней, ну а когда Ксения Раппопорт исступленно раскрывает рот под запись оперных арий, уже не возникает сомнений в том, что ее героиней надолго овладел демон Пазузу. В общем, все довольно жутковато — но не только.

Представьте, что Говарда Ф. Лавкрафта переписал какой-нибудь собирательный Толстоевский — переписал со слезинкой ребенка, принесенной на алтарь Ктулху, и гибелью князя Андрея от лап Глубоководных. Вам, возможно, смешно. А режиссеру Серебренникову — точно нет. Падение в кроличью нору, которое в рационалистическом хоррор-каноне вообще-то служит испытанием героя мороком и абсурдом, в «Юрьевом дне» подано как — цитирую — «история обретения ума». История, уточним, такая: последовательно теряя все свои столичные штучки — иномарку, голос, внешность и имя, — экс-певица наконец примиряется с безбытностью и алкоголизмом и даже находит в юрьевском навозе (вообще, для справки, Юрьев — нормальный российский город, у сценариста фильма Юрия Арабова там рядом даже есть дом) кое-что большее, чем заграничная карьера, — место в церковном хоре и работу поломойкой в туберкулезном бараке. Ее звали Любовь — ну вы все поняли.

Рассуждать дальше опасно: воображение уже рисует глумливые картины, в которых сам режиссер Серебренников дарит квартиру беженцам и едет на третьей полке в народ, а это уже некорректный переход на личности. Впрочем, при всей сомнительной с точки зрения религии, здравого смысла и чувства меры морали фильма, «Юрьеву дню» нельзя отказать в острой актуальности: когда колокольный перезвон и призывы «Москвич, покайся!» идут в одном пакете с телепортацией и крашенными хной биороботами, это, конечно, очень в духе нашего эклектичного времени. Как и наивный, но не лишенный оснований расчет на то, что как только ты покажешь в фильме крест, свечку и батюшку, тебе сразу отвалят Самый Главный Приз.