Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии

У Римского-Корсакова пятнадцать опер — на любой вкус и фасон.

В его театральном наследии, как в бабушкином сундуке, можно найти все, что душе угодно: и суровые исторические драмы («Псковитянка»), и красочные сказочные эпосы («Снегурочка», «Сказка о царе Салтане», «Садко»), и гротескный фарс («Золотой петушок»), и даже языческую оперу-балет («Млада»).

Опера с самым длинным названием — «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии» — противится жанровым определениям. Вроде бы это переложение старинной легенды о чудесном городе, в период нашествия татар ставшем невидимым благодаря святой заступнице Февронии, вымолившей у Бога спасение горожанам. В то же время это религиозно-философская притча с явными отсылками к вагнеровским драмам и трудам русских философов. Именно эту оперу, мерцающую потаенными смыслами, как драгоценный камень, приметил Эймунтас Някрошюс для постановки в Большом.

Казалось бы, все должно сойтись — первый театр страны, режиссер с именем, отборные вокальные силы труппы, дирижерская работа Александра Ведерникова. Однако премьера «Китежа» для всей театральной Москвы станет в первую очередь сравнением со знаменитой работой Дмитрия Чернякова, поставившего эту оперу в Мариинском театре в Санкт-Петербурге. Таким образом, событие превратится из рядовой премьеры в очередной поединок двух столиц.

Черняковский «Китеж», поставленный в 2001 году, в прямом и переносном смысле открыл новый век в истории русского музыкального театра — авангардные режиссерские веяния давно сквозили с европейских просторов, но никто не решался рассказать новым современным языком классические русские оперные сюжеты, первым это сделал Черняков. Сопровождалось это, понятное дело, скандалом — нашлось много людей, бивших себя в грудь и кричавших, что режиссер порочит шедевр русского классика, и вместе с тем редкие показы «Китежа» в Петербурге (где его не любят ставить, потому что монтаж декораций занимает минимум два дня) и единичный — в Москве вызывали огромный интерес.

Выразительные черняковские метафоры, яркие узнаваемые образы современной, а не абстрактной сказочной Руси запечатлелись в памяти надолго и стали свое рода клише. Именно поэтому Някрошюсу предстоит совершить почти невозможное — предложить абсолютно новую, индивидуальную версию канонического сюжета, которая потеснит в сознании театралов яркий черняковский спектакль. Учитывая, что новый спектакль — копродукция с оперным театром Кальяри в Италии, где он уже был показан в апреле этого года, то на московской премьере можно по крайне мере ожидать солидного музыкального качества (по печальной традиции многие спектакли Большого имеют на первом показе вид полуфабриката). Оно не позволит отвлекаться на недоделки и недоработки и поможет сосредоточиться на созерцании спектакля как такового.

Някрошюс как оперный режиссер не вызывает столь однозначной оценки, как в драматическом театре, где он царь и бог; тем интереснее будет увидеть, как развиваются его отношения с непростым жанром оперы. «Китеж» для него — третья работа в Большом, для многих цифра «три» означает удачу.