Рассказы Шукшина

Первую российскую премьеру латвийского режиссера Алвиса Херманиса описывать легко.

Начиная с огромных, нарядных, цветастых фотографий — пейзажей и портретов сегодняшних жителей родного шукшинского села Сростки. На фоне этих желтых подсолнухов, красных кофт, зеленых грузовиков, поблескивающих лакированной терракотой гармоней, на фоне роскошных улыбок, сияющих золотыми фиксами, спектакль и играется. Стена из меняющихся от рассказа к рассказу распираемых полнотой жизни картин художника-фотографа Моники Пормале — единственная декорация. Да еще длинная лавка — она же главный деревенский променад. По нему вышагивают шукшинские герои, одетые художником по костюмам Викторией Севрюковой в ромашковые, маковые, анютино-глазковые рубахи и сарафаны, пошитые из тканей созданной специально по такому случаю коллекции. И где же ты, любезная нашему сердцу серая хмарь? Где так приятно оправдывающая наш цинизм грязь непролазная? Ау!

Все восемь актеров, проживающих десять знаменитых шукшинских историй, без всякого зазрения совести, просто звеня от восторга, купаются в своих ролях, успевая за минутную передышку между каждым рассказом переменить до неузнаваемости повадки, речь, характер и взгляды на жизнь. Чулпан Хаматова из медсестры-вамп, способной одним движением стетоскопа отправить мужскую душу в любую угодную ей сторону, превращается в серую дуреху из очереди или старушенцию, зорко следящую за наполняемостью кружки у ног слепого гармониста. Евгений Миронов, только что юркой собачкой вертевшийся у ног обожаемой жены, уже чинно продвигает неохватный живот по ряду обомлевших односельчан, застрявших за столом «срезанного» им «кандидата». Любовная переписка солдата и швеи, превращенная в диалог лихой молодецкой чечетки и острой дроби, выбиваемой наперстком о старую швейную машинку, звучит как музыка сфер. Где же вы, привычные глухие стоны и скрежет зубовный?

Смачные «вкусные» подробности бытия сросткинских обитателей режиссер Херманис, ничуть не стесняясь, яркой россыпью по сцене разметал. Но, поверьте, вся эта поддающаяся описанию красота — еще не главное в спектакле «Рассказы Шукшина».

Трудно, однако, слова найти не замыленные, чтобы передать, сколь широко открытыми глазами его создатели смотрят на своих героев, сколь интересно им каждое движение души человеческой. Как они тоскуют их тоскою, как принимают сердцем их любовь, как уважают их, как драгоценен им каждый, даже тот, что от отчаяния схватился за топор. «“Душа”, “драгоценен” — что за визг поросячий?» — скривится покоробленный пафосом читатель. Ну вот хочется мне взять да написать: «Оглянитесь! Среди людей живем! И это не страшно!» Да кто мне поверит… А на шукшинском спектакле Херманиса в это поверит каждый.