Морфий (2008 год)

Россия. 1917 год.

Только что защитившийся, новенький, с иголочки доктор в очках и с чемоданом подмышкой сходит на провинциальной — даже платформы нет — станции неподалеку от города Углича. Михаил Алексеевич Поляков (Леонид Бичевин) должен заступить на покинутую немцем Леопольдом Леопольдовичем должность врача земской больницы (предшественник сбежал от войны с революцией в родную неметчину).

К должностным обязанностям юный врач подходит как большой, с полной отдачей. Принимает больных, совершает сложные хирургические операции, консультируясь с учебником, заводит амуры с одной разбитной пациенткой, пьет чай с вареньем и мимоходом подсаживается на морфий, увлекая в бездну сестру милосердия Аннушку (Ингеборга Дапкунайте).

Поставленный по первому сценарию погибшего Сергея Бодрова «Морфий», по всей видимости, — крайне личное для Алексея Балабанова кино. Бодровский сценарий перенесен на экран фактически слово в слово (только финал другой), и эта дотошность вряд ли идет фильму на пользу. Сюжета как такового нет — главки-случаи с лапидарными названиями типа «Первый укол», «Первая ампутация», «Волки», «Вьюга», «Зима» через затемнения сменяют друг друга — жизнь без остановок проходит мимо. Герои пробираются по красиво снятому и богатому фактурой фильму тенями. Кадр переполнен избами, самоварами, зипунами, разноцветными платками и аптечными склянками, колорит антикварно-арбатский, что называется «зрительское кино».

При этом как история одной зависимости «Морфий» кино вполне себе новаторское. И именно потому, что зрителю, привыкшему к обычной для наркодрам изощренности, здесь смотреть особенно не на что. Сожаления, изумления или хотя бы раздражения гибельная страсть доктора Полякова не вызывает. Саморазрушение по Балабанову — процесс будничный, заурядный. Жил, кололся, устал, умер. Морфий глушит в пациенте боль, а вместе с ней органы чувств, сужает сознание, помогая устраниться от окружающего кошмара.

А вокруг настоящая балабановская круговерть: конец великой эпохи, революция, дифтерит, отпиленные ноги и принятые роды, нестрашная порнография под тошнотворно-сладковатые песни Вертинского. Мама не горюй, короче. И хоть бы грамм злости, хоть бы капля жалости… Ни-че-го.

«Морфий» при всем своем напускном медицинском хорроре вызывает чувств не больше, чем чужой фотоальбом. Именно так он по большему счету и сконструирован. Это кино в его зачаточном состоянии, на пороге рождения из фотографии: от прибытия поезда в начале до занюханного кинозальчика с какой-то комической дребеденью в финале. Зритель фильма, как и главный его герой, оказывается в положении морфиниста-постороннего. Без чувств.

Спецпроект к фильму «Морфий» на www.film.ru