Домовой

Антон (Константин Хабенский),сочинитель криминального палпа про «Месть домового», медленно стекает в осеннюю депрессию. Буквы не складываются в короткие и емкие, как выстрел, фразы. Уровень виски в бутылке на рабочем столике падает. Болит голова. Подружка (Чулпан Хаматова) ноет: «Антон, не пей». Издатель делает скучное лицо.

От профессионального краха Антона спасает анонимный киллер в кепочке (Владимир Машков). Он указывает писателю на важность личного опыта и предлагает прочувствовать будни криминалитета: понарошку ликвидировать какого-то седовласого джентльмена.

«Домовой» — этого не отнять — снят с личным опытом. Видно, что и режиссер, и сценарист о творческом кризисе знают не понаслышке, и не совсем понятно, кто больше. Все нелегкие стадии райтерз-блока проходят у нас перед глазами: вот автор долго раскачивается над клавиатурой и грубыми штрихами набрасывает характеры, вот задумчиво медитирует над саспенсом и устало плетет детективную интригу, вот, спохватившись, стремительно доделывает финал. С действием похуже — виражи сюжета явно подогнаны под живописные локейшны. Погони случаются в гигантском заброшенном тепличном хозяйстве, кульминационное покушение — в московской Консерватории во время вечера органной музыки. Затянувшийся момент истины, в котором Хабенский, точно Шарлотта Рэмплинг в «Ночном портье», сидит на цепи у батареи парового отопления, происходит вообще где-то в районе Кавказа.

Редкие визиты музы (судя по характерному почерку, ею выступала продюсер Анна Меликян) запечатлены в моментах свежей образности — синичка бьется между стеклами, умственно отсталый мальчик одиноко бродит среди садово-парковых скульптур. По поводу синички и органного концерта можно было бы сказать многое, но все слова превращаются в стон, когда в кадре возникает Армен Джигарханян в белом. У людей праздник, а мы тут с Хичкоком.