Гран Торино (2008 год)

Похоронив жену, Уолт Ковальски (Клинт Иствуд), желчный ветеран Корейской войны и детройтского автопрома, сидит на веранде и матерится себе под нос, глядя, как мир белого республиканца катится к черту.

В соседний дом, например, въезжает небольшое азиатское племя — в народных костюмах и с собственным шаманом. В отличие от семейственных соседей, Ковальски остался совсем один. Ни дети, ни внуки не в силах выносить повадки этого старого барбоса, охраняющего суповой набор. Только винтовка, отполированный Гран Торино 1972 года, и верный лабрадор (выбор породы символичен: эта добрейшая собака только с виду пес, а в душе — плюшевый медведь) скрашивают осень жизни Ковальски. Районные этнобандиты решают, что старик — легкая добыча, и поручают подростку Тао угнать ретромобиль. Но тот, наоборот, обаяв одинокого Уолта своей неуклюжей совестливостью, набивается ветерану в товарищи.

По уму к «Гран Торино», несмотря на оправдывающую все косую ухмылку Иствуда, должно возникать множество вопросов. Допустим, это кино про дружбу — но какая странная это дружба! Уолт Ковальски, вдоволь настрелявшись по «гукам» во время войны, не видит причин церемониться с ними и на собственном газоне. В ответ на одну услугу соседи заваливают его порог цветами, выпечкой и рассадой полезной зелени, а он принципиально зовет их «желтопузыми», путает имена и вежливо интересуется, не скучают ли они по пальмам.

Может, это кино о радостях толерантности? Тогда почему старик Ковальски выглядит тут единственным настоящим человеком, а его новые друзья — китайским цирком? Может это, наоборот, предупреждение о том, что в недалеком будущем американскому пенсионеру придется коротать время в окружении улыбчивых джамшутов? Но, в отличие от своих российских единомышленников из фильма «Россия 88», у которых претензии, в основном, к некачественной шаурме, старый поляк с удовольствием наворачивает дармовые китайские пельмени. Уолт вообще больше заботится о собственной душе, чем о политике. Из проезжающих мимо джипов доносятся рэперские речитативы народности мяо, негры меряются с азиатами длинной ствола, родной квартал все больше становится похожим на зоопарк. Старик сплевывает себе под ноги, смазывает ружье и идет исповедоваться к молоденькому падре, который весь фильм дергал его за рукав и заманивал в церковь. Грехов у Ковальски всего три: поцеловал какую-то девчонку еще в 60-х, не заплатил налог с продажи моторки и не нашел общего языка с сыном.

Та серьезность, с которой тема отпущения грехов звучит в фильме, наводит на мысль о похоронном оркестре. «Гран Торино», и вправду, не кино про глобальное падение границ и нравов, а просто, отчасти действительно посмертный, портрет великого деда на фоне бесславного времени дурацких машин, стоящих заводов и пораженческого мультикультурализма. Без Иствуда, который хмурит здесь седые брови, рычит, кашляет, гавкает, строит рожи, смачно затягивается папироской, все это было бы лишь наивной драмой о перековке расиста. А с ним — это кино все о том же: о том, как важно оставаться собой. Даже перед лицом прекрасной интернациональной дружбы.