Самоубийца
О спектакле
Скандальная комедия в коммунальной квартире
Причинно-следственную историю о том, что мертвому на этом свете позволено больше, чем живому, омскому зрителю показали представители кадрового потенциала ТЮЗа.
Имя Николая Эрдмана в наше время хорошо знакомо лишь литературоведам да работникам искусства. Один из лучших комедиографов страны, писавший сценарии для народных комедий типа «Веселых ребят», попал в политическую опалу, не оставив даже имени в титрах.
И неудивительно, редкая птица высокого полета разбирается в тонкостях различия автора и его лирического героя. Антисоветские реплики персонажа, которому творение бородатого экономиста пришлось не по вкусу, приписали драматургу. Написать «Я прочитал Маркса, и он мне не понравился» фактически значило подписать себе приговор по полста восьмой статье УК.
Между тем прямого политического подтекста в пьесе нет. Напротив, на поверхности лежит бытовуха — ссора мужа и жены из-за куска колбасы. Не повод для самоубийства, однако впечатлительная благоверная переполошила весь дом именно тем, что Сеня Подсекальников стреляется. Посильную лепту в неразбериху вносят соседи, организовавшие идейный тотализатор: во имя чего отдаст свою жизнь обычный советский безработный. Ставки сделаны интеллигентом, мясником, писателем, священником и двумя дамами истерического характера и определенного призвания. А все потому, что только мертвый в этой стране может высказать вслух мысли живого. Не многовато ли живых на одного покойника?..
Вся эта история органично вписывается в жизненный опыт актеров старой школы, не понаслышке знающих, что такое коммунальные квартиры, призывы к бдительности и прочие ограничения идеологического характера.
Но Владимир Ветрогонов поставил «Самоубийцу» для выпускников курса, которым руководит. Трагифарс о маленьком человеке превратился в эксцентрическую комедию из натуральных компонентов с оркестровым вступлением в начале и радиоэфиром в конце. Этакий кафешантан, потчующий посетителей кофе («С вас три рубля») и ливерной колбасой (как договоритесь).
Более того, актеры будут на самом деле курить — не удивляйтесь, если в театре сработает пожарная сигнализация и зрителей попросят покинуть зал, или мыть голову — хорошо хоть не на глазах у публики. Но какими бы натуралистичными не были продукты и процедуры, это все антураж, не заменяющий игры.
А вот игры-то особо и не было, хотя даже эпизодические рольки в «Самоубийце» прописаны настолько скрупулезно, что проникнуться характером героя не составит особого труда. Поэтому не совсем понятно, почему из типичной тещи Серафимы Ильиничны сделали городскую сумасшедшую. Вроде как нестарая женщина, сующая свой нос не в свои дела, превратилась в юродивую, на которую боязно смотреть.
Марию Лукьяновну, носящую звучную фамилию Подсекальникова, что, по словам главного героя, «все-таки с чем-то сопряжено», сыграла Ксения Ефремова. Свою почти бессловесную роль она пронесла через весь спектакль, как крест на плечах, с испуганно-недоуменным выражением лица.
Словом, на фоне старшего поколения мизансцены младшего казались набором этюдов, но в то же время они имели свое очарование. Весьма неплох оказался дуэт Егорушки (Антон Леонов) и Маргариты Ивановны Пересветовой (Ольга Урлапова), а сцена усмирения Семена Подсекальникова (Андрей Захаренко) Александром Ивановичем Калабушкиным (Алексей Гнеушев) выглядела очень даже правдоподобно, если не присматриваться к тому, что не Калабушкин заламывает руки соседу-суициднику, а напротив, сосед таскает его на себе, изображая видимость борьбы. Впрочем, не обращать внимания трудно — зрители сидят тут же, на сцене, в нескольких метрах от действующих лиц.
Каждый показ «Самоубийцы» — лотерея. Спектакль играют два состава, собранные из «стареньких» и «новеньких» в соотношении 50/50. На первых представлениях Подсекальникова играет великолепный, абсолютно не боящийся быть смешным Андрей Захаренко, но в перспективе полосатые штаны самоубийцы наденет Евгений Потапенко, для которого это пока что только дипломная роль.
Хочется верить, что ученическая постановка дорастет до уровня репертуарного спектакля. Потому что сцена, пусть и в камерном варианте, к чему-то обязывает.