Царь (2009 год)

Сюжет «Царя» охватывает двухлетний период (1566-1568), во время которого митрополитом московским и всея Руси был Филипп II, друг молодости Ивана Грозного, стремительно попавший в опалу из-за критического отношения к массовым казням и погромам.

Фильм снят бюджетно — три с половиной десятка статистов разыгрывают столицу Московского царства, в которой ведется многолетний теологический диспут между Иоанном и его бывшим другом. Истории как таковой в фильме нет, а диалог между властью и церковью оформлен как две неприятные коллизии, случившиеся с Филиппом (Олег Янковский). Сперва коварный царь (Петр Мамонов)заставляет Филиппа судить воевод, неправедно обвиненных в измене (среди обвиняемых — его племянник Колычев). Потом митрополит фактически отказывается признать Грозного царем, за что в цепях отправляется в монастырь, где его и душит целеустремленный Малюта Скуратов. Параллельно нам нестрашно показывают всякие ужасы — клеймление, вздергивание на дыбу, распятие, отрубание головы, пожирание человеческих потрохов медведем, парк деревянных пыточных аттракционов и Ивана Охлобыстина в роли цепного пса режима (поразительно, что два самых набожных российских селебритиз играют откровенных бесов). Периодически в кадр входит маленькая юродивая девочка и творит какое-нибудь чудо.

Бедность постановки, разумеется, не порок (бюджет «Ивана Грозного» Эйзенштейна был тоже весьма скудным, особенно первой серии). Проблема фильма Лунгина — не в сдержанности спецэффектов, а в языке. «Царь» снят как снимали телефильмы в 80-х, то есть это чистый спектакль, но на натуре и с пиротехникой. Мамонов привычно корчится и витийствует, то и дело — и каждый раз кстати — цитируя Священное Писание, Янковский цитатами не бросается, а просто устало смотрит и тихо просит покаяться. Разговор не клеится. Так проходят долгие два часа. Эффект выходит предсказуемо оруэлловский, анархический: фраза «Всякая власть от Бога» произносится в «Царе» так часто и по случаю таких кровопусканий, что вопросы, нужна ли вообще эта самая власть, возникают очень быстро. Со стороны Лунгина это, конечно, смелый ход — в самый разгар «духовного возрождения» страны показать, как Библия может стать эпиграфом к расстрельным спискам а потом, не моргнув глазом, показывать фильм членам правительства, депутатам Госдумы и хоругвеносцам.

Да, чуть не забыли: у этой трагедии есть еще и третий участник — массы. С ними Лунгин связал какие-то несбыточные, народовольческие надежды. Клубившийся весь фильм серой инертной кучей лаптей и армяков, в эпилоге народ вдруг вроде бы обретает гражданскую позицию и, как нам намекают, демонстративно не является на праздничную массовую казнь. Аттракционы с колами тихо поскрипывают на морозе, и почерневший Иоанн корчится и шепчет: «Народ… Где мой народ?» Где-где — проспал, как обычно.