Миннесота (2009 год)

В неназванном российском городе на берегу большой реки (достаточно большом, чтобы иметь свой ледовый дворец и двухэтажный аэровокзал, и достаточно провинциальном, чтобы Пенза тут считалась центром) слаженно бьются о борта хоккейной коробки братья Будники.

Старший — простой как шайба лось-дуболом, которого любят бабы и публика. Младшему (по кличке Чепчик) больше благоволит фортуна: после тренировки его отлавливает хромой татарин-хэдхантер и делает недвусмысленные авансы — то да се, тихо сиди, со мной дружи, будешь играть в «Миннесоте». «А как же брат?» — хлопает глазами Чепчик. А никак! Начинаются семейные разборки и нравственные терзания.

Снятый по довольно старому сценарию Александра Миндадзе фильм Прошкина-младшего несколько напоминает предмет гардероба, сделанный дизайнером деконструктивистской направленности — ну, знаете, из тех, где швы наружу, на кармане красуется клеймо мануфактуры — а все вместе смотрится скорее модно, чем неряшливо. Неважно, почему видны швы у Прошкина с Миндадзе — главное, что трочащий сквозь тощую российскую фактуру скелет «Минессоты», может и не обещает зрителю иллюзию реальности, зато наглядно показывает, из чего вообще сделаны нормальные фильмы (для режиссера «Игр мотыльков» и «Солдатского декамерона» это кино — решительный шаг вперед).

История сбита крепко, как офицерский табурет, — Миндадзе, на голливудский манер, все время видит большое в малом, пристегивает героев к базовым мифам, так что за двумя провинциальными дураками и жучком в лисей шапке маячат Каин, Авель и дьявол (который, конечно же, всегда врет), сходство с греческими мифами подчеркивается мотивами запретного секса. Главный же режиссерский прием тут — буря и натиск. «Миннесота» вообще больше похожа на кино о реслинге, чем на кино о хоккее. Братья постоянно пыхтят, дерутся, обнимаются и вновь бьют в корпус. Быстрыми росчерками спортсменам добавлены какие-то внятные и точные человеческие характеристики, но, в общем, мы наблюдаем шахматный блицкриг, конфликт — не психологический, а фатальный, так что ничуть не удивляешься, когда в финале из-за поворота появляется решающая все проблемы старая добрая machina. Натура выглядит картонной декорацией, кажется, что фильм снимали в трех разных городах. И при всем при этом — родимое пятно настоящего авторского гиперреализма — сцена, в которой герой очень долго идет по какому-нибудь пустырю, тут попадается так же часто, как наречие «дико» в модной журналистике.