Утомленные солнцем 2: Предстояние (2010 год)

Фильм Никиты Михалкова продолжает историю выжившего комбрига Котова и выжившего чекиста Мити — хотя они в фильме и не главное.

22 июня отбывающий лагерный срок бывший комдив Котов (Михалков), а ныне просто зек номер такой-то узнает, что его политическую статью таинственным образом заменили на уголовную. Растерянный все-таки комдив (русские офицеры бывшими не бывают) наблюдает, как пулеметчики пускают всех политических в расход, а уголовников готовят к эвакуации, когда на лагерь начинают падать немецкие бомбы. Так для Котова началась война, а для отправившего его в лагерь Мити (Меньшиков), забравшего себе его жену Марусю (Толстоганова) и дочь Надю (Надежда Михалкова), начинаются поиски затерявшегося по штрафбатам комдива.

Жаль все же, что «Предстояние» и «Бесславные ублюдки» разминулись в Каннах на год — могли бы встретиться, доведись кому-то из антиподов поторопиться или опоздать. Давняя история с михалковской досадой на то, что оскароносных «Утомленных» обнесли тогда, в 1994 году «Золотой пальмовой ветвью» в пользу «Криминального чтива», получила бы красивое развитие и не на пустом месте. Оба вынашивали замысел годами, оба бредили этой войной — Тарантино торопился ее закрыть, Михалков открыть заново, и ни закрыть, ни открыть в итоге не получилось.

Но если для Тарантино война была фоном, на котором действовали как всегда обожаемые им герои, то главное удивление от «Предстояния» — чувство, что Митя, Надя, Маруся и даже лично сам комдив Михалкову просто мешают, небольшие эпизоды Маковецкого, Золотухина, Андрея Панина и Евгения Миронова волнуют его больше. Хмуро инфернальничает, наигрывая на пианино, Меньшиков, хлопочет лицом Толстоганова, распахивает глаза Надя, комдив Котов помахивает диковиной железной рукой — но некогда, некогда, пора мост взрывать и поднимать авиацию.

Это равнодушие изумляет даже больше, чем то, что никакого известного нам Михалкова в «Предстоянии» вроде бы и нет. Ни тот, что поставил «Утомленных солнцем», «Обломова» и «Ургу», ни тот, что снял «Сибирского цирюльника» и «12», ничего похожего снять не мог — редко бывает, чтобы адресатом ленты в настолько малой степени является зритель. Распадающееся на выкрики повествование, оторванные конечности, демонстративное равнодушие к исторической достоверности, иконы и голая жопа фрица, пикирующего на советский транспортник — все это какое-то очень личное, с сырым духом и искренним ужасом, к войне отношения, может, и не имеющее.

Кому Никита Михалков крутит это кино — так сразу и не скажешь. Себе самому? Вечности? Кажется, что задача ставилась скромная: все три часа «Предстояние» стремится быть энциклопедией народной жизни и смерти (больше смерти) в формате «Курсантов» и «Штрафбата». Но всякий раз срывается: крещение уцепившейся за морскую мину Нади безногим священником Гармашем, обгоревший мальчишка-танкист, который просит медсестру показать грудь — это уже не энциклопедия жизни и не правда войны, а что-то куда менее литературное, парадоксальное же спокойствие, с которым смотришь на экран, еще раз подсказывает — не тебе говорится.

Видеть в происходящем логику начинаешь, задав простой вопрос: а где же главный интерес Никиты-бесогона — дотошное и по-своему бесстрашное вопрошание бесов? Мохнатый там шмель или какой, но всякая картина Михалкова, за исключением, может быть, нежнейшей «Урги», была обстоятельным, очень семидесятническим любопытством ко злу в самых его личных, достоевских формах (если сомневаетесь — вспомните как в «Свой среди чужих…» Ванюкин ест суп или шелестящее бормотание Обломова), разрешившемся в уже окончательно похожих на «Вия», «12».

Будем справедливы — масштаба хватало, и бесы Никите Михалкову отвечали. В «Предстоянии» зло, которое он пытается допрашивать, так велико, что разговора не получилось. Никита Михалков предстоит в стороне и смотрит, как то, что он пытался допросить, прокручивает его фильм через мясорубку кинопроектора куда-то в темноту зала.

По материалам