Рыжий
- Режиссер/Постановщик
- Юрий Буторин
О спектакле
Трагическая судьба поэта Бориса Рыжего стала поводом стажерам Петра Фоменко и режиссеру Юрию Буторину для разговора с ностальгической ноткой об эпохе 90-х.
Екатеринбургский поэт Борис Рыжий покончил с собой в 2001-м в возрасте Лермонтова. В его биографии не разглядеть ничего, что объяснило бы неодолимую тягу молодого человека к смерти. Ничего, что приоткрыло бы истоки зачарованности ею. Ни намека, откуда эти прогулки «со смертью-одноклассницей под ручку», увенчанные петлей на собственном балконе и запиской с пронзительным финалом: «Я всех любил. Без дураков». Именно тогда литературный успех вплотную приблизился к младшему научному сотруднику Института геофизики Уральского отделения Академии наук. Стажерская группа «Мастерской Фоменко» решила предпринять музыкально-поэтическое путешествие в прошлое по местам юности поэта: Екатеринбург — Свердловск — Екатеринбург.
Зрителей сопровождает лихо накрашенная проводница, дежурным безликим голосом предлагающая чай, бутерброды, шашки, нарды и объявляющая остановки: «Общежитие», «Промзона», «Парк культуры и отдыха», «Крыша», «Санта-Барбара». Зрительские ряды плавно вращаются, доставляя публику к месту очередного фрагмента. У Бориса Рыжего в спектакле несколько ипостасей — влюбленный поэт, неуправляемый поэт, неприкаянный поэт, человек дна. Воплощают их, и обаятельно, и залихватски, сразу четыре исполнителя. Так в свое время множили героя знаменитые поэтические представления «Таганки» — «Послушайте!» (пять Маяковских) или «Товарищ, верь…» (пять Пушкиных).
И все-таки спектакль «Рыжий» получился не о поэте Рыжем и не о поэзии. Актеры вместе с режиссером Юрием Буториным (он же — один из исполнителей главной роли), а вслед за ними и руководитель постановки Евгений Каменькович оказались несомненными заложниками оксюморона Бориса Рыжего «Как хорошо мы плохо жили» — строки, сделанной подзаголовком спектакля. Это причудливое ностальгическое высказывание и стало сверхсюжетом нынешних «путевых наблюдений» театра. Вглядываясь в короткую поэтическую судьбу и недоумевая по поводу добровольной «прерванности полета», актеры — почти ровесники Рыжего — невольно идеализируют разгульные и нищие девяностые годы. Вместо поэта в герои спектакля выходит эпоха — и не вполне по заслугам.