Не Гамлет
О спектакле
По мнению режиссера, “Не Гамлет” должен стать “пощечиной общественному вкусу”. Постановщик же знает: чтобы вызвать настоящий отклик и разбудить сознание современного человека, его нужно шокировать.
Пьеса Сорокина „Дисморфомания“, которую Могучий взял за основу, о деструктуризации текста. По сюжету в психбольнице фрустирующие фрики насильственно разыгрывают шекспировские тексты, от которых в итоге остаются только бессмысленные “слова, слова, слова„. То же самое, по сути, происходит и с современным театром. В нем Гамлет — уже не Гамлет, не ключевой персонаж мировой драматургии и носитель идей, а только раскрученный бренд, хорошо продающийся на рынке. Могучий сознательно идет на скандал в городе, где большинство театров превратились в бульварные антрепризы, а зрители оставили за театром только одну функцию: развлекательную. По мнению режиссера, „Не Гамлет“ должен стать “пощечиной общественному вкусу„. Постановщик же знает: чтобы вызвать настоящий отклик и разбудить сознание современного человека, его нужно шокировать. Он много раз повторял, что спектакль будет в эстетике австрийского художника-постмодерниста Готфрида Хельнвайна. Хельнвайн прославился благодаря шокирующим перфомансам и фотографиям в стиле третьего Рейха. Одна из его самых известных работ — “Жизнь, не стоящая жизни„. На ней изображен ребенок, отравленный в концлагере доктором Гроссом и этим избавленный от более мучительной смерти. Похоже, что эстетика пыток и зверских экспериментов близка и Могучему. В начале он собирался сделать это буквально: подвести к театральным креслам электрошокеры. Но потом решил, что все пришедшие на спектакль станут подопытными кроликами в эксперименте доктора Климбера. Эта роль — у мим-лицедея Анвара Либабова, уже работавшего с Могучим в „Кракатуке“. Кстати, Либабов по образованию ветеринарный врач. В образе неопрятного сотрудника из общества „Знание“ он прочтет лекцию “Котлетные массы закрытого типа». А после проведет научно-популярные опыты. В роли подопытного кролика может оказаться любой из зрителей. Но не стоит опасаться — в отличие от Хельнвайна, резавшего себя и свои модели бритвой, тела зрителей останутся в безопасности. А вот над сознанием режиссер обещает поиздеваться, разрушив представление о том, что может происходить на сцене. И создать новые принципы для современного театра.