Дорога

На русский язык перевели роман Кормака Маккарти «Дорога», предельно ясно доказывающий, что литературный жанр — фактор второстепенный.

На днях у меня с одним моим другом и коллегой зашел разговор о том, каких литературных жанров нам не хватает. И вроде бы оказалось, что всего хватает, что все у нас есть, довольно разнообразно представлено и ни в какой литературной гуманитарной помощи извне мы не нуждаемся. Например, читали мы раньше переводные травелоги, а потом взял и появился свой — «Роман с опозданиями» Федора Павлова-Андреевича. Вроде бы и ничего, а все равно чувство неудобства во время чтения появляется. Читали раньше антиутопии, свои и переводные, а потом взяли и научили большую аудиторию выговаривать сложное слово «постапокалиптический». И теперь каждый, кто спускается в московскую подземку с изданием бестселлера Дмитрия Глуховского «Метро 2033» и «Метро 2034», может без запинки сказать, что это «постапокалиптический роман».

Но вышедший недавно роман Кормака Маккарти «Дорога» (если не читатели, то уж точно зрители должны его знать по другому произведению — «Старикам тут не место») демонстрирует, что выращивание литературной рассады и прививание признаков одного произведения другому — труд, безусловно, увлекательный, но настоящие сильные новые виды появляются только сами по себе.

Собственно «Дорога» формально от «Метро» Глуховского отличается мало (но только формально!) — там тоже мир пережил катастрофу (какую — неизвестно), в результате которой всему живому на земле приходится обосновываться заново. Выжило некоторое число людей, которые разбились на враждующие группировки и продолжают друг друга истреблять (иногда — для еды). Весь сюжет книги предельно лаконично укладывается в ее название — она про то, как отец с сыном-подростком идут из точки А, где плохо, в точку Б, где тоже плохо, но, видимо, все же лучше.

Повествование подчеркнуто примитивное. Они идут по выжженной земле, кое-где им встречаются мумифицированные тела, едят припасенные с собой консервы. Подробно описано, какие из раздобытых банок они вскрыли на завтрак, обед и ужин, как их ели, как мальчик пальцем вылизал внутренность банки. Еда становится ритуалом, похожим на религиозный: перестанешь соблюдать ритуалы — потеряешь смысл жизни и погибнешь. Дважды еда кончается и они едва не умирают от голода, но потом все-таки находят припасы. Иногда они натыкаются на других людей, но в этом мире человек человеку — волк, так что стараются не встречаться. Но если Маккарти, пожалуй, лучше всех современных авторов удается описать пустоту (его пустота — это конец света), то зачем это Дмитрию Глуховскому, не совсем понятно. Мир Маккарти — это метафора нашей жизни. Ты двигаешься, добываешь пропитание, обеспечиваешь биологическую жизнь организма. Но жизнь ли это? И можно ли найти в этом подобии жизни что-то ценное? Кормак Маккарти вытаскивает это и внимательно рассматривает под увеличительным стеклом.

На фоне этого предельно бедного и унылого пейзажа и примитивных действий героев оказывается, что путь — шутка многозначная, и тот отрезок, который они вместе проходят, — не что иное как сама жизнь, в которой каждый вынужден заботиться о насущном, опекать детей, жертвовать другими, потому что ты не можешь им помочь или поможешь и погибнешь сам, доверять или не доверять. И постапокалипсис оборачивается почти романом воспитания, в котором умирающий отец должен передать какие-то навыки и основные смыслы жизни подрастающему сыну, который за него продолжит этот путь в неизвестно куда. Вот этим-то дорога и отличается от «Метро», которое Глуховский написал ради экшена. Видимо, поэтому подчеркнуто скучный роман Маккарти становится просто сумасшедшим бестселлером, а вынужденно детективные романы Глуховского — явление необязательное.

Но если кто-то из подсаженных на постапокалиптическую историю Глуховского все-таки возьмет в руки Маккарти — эволюция пойдет в правильном направлении.