Записные книжки

Спектакль «Записные книжки» по Чехову начинается прямо в фойе «Студии театрального искусства». Зрители оказываются гостями на поминках неведомого им человека. Зато молодая вдова, опекаемая немолодым другом дома, сидит в трауре у буфета рядом с длинным столом и принимает соболезнования от незнакомых гостей. На сцене тот же длинный стол, накрытый на узкой веранде. За ним тоже малознакомые люди, понимающие, по какому поводу сидим, только из следующего тоста. С одного конца раздается здравица юбиляру, на другом поминают, а посередине свадьба. Не связанные между собою люди пытаются завести беседу: про дам-идиоток, про докторовубийц, про русских, про евреев, про то, что «надо работать». А сами все кушают, водочку пьют да изредка потанцевать отлучаются. Разрозненные заметки, мысли, наброски образов, подслушанные фразы из записных книжек Чехова режиссер и автор инсценировки Сергей Женовач этим застольем легко объединил. Дальше пошла игра посложнее. Реплики, исполненные иронии, порой желчной, безжалостные образчики человеческой дурости, ущербности, пустого фанфаронства, ограненные до литературного совершенства язвительностью писателя, режиссер вложил в уста милым, обаятельным юным актерам в светлых костюмах. Свет ласкает их лица, позвякивает хрусталь, белые занавески едва колышутся, капли дождя барабанят по деревянным перилам веранды. И исподволь проступает совсем не очевидная тема. Все эти «типы», сотрясая воздух смешными благоглупостями, просто пытаются подстроиться под собеседника, чтобы завязать разговор, неважно о чем. Чтобы не чувствовать себя одинокими. Их тянет друг к другу, на тесную, но уютную веранду, под смягченный абажуром свет, как на тесный, но спасительный ковчег. И когда на том ковчеге вдруг возникает мягкая атмосфера общей беседы, веранда неожиданно опускается, а сверху обнаруживается мальчик, читающий один из лучших рассказов Чехова «Студент». Обиженный на всех и вся, окоченевший «в холодной вечерней мгле» сын дьячка, чтобы задержаться у костра, рассказывает двум туповатым теткам историю троекратного отречения Петра от Иисуса. А тетка возьми да заплачь: «не потому, что он умеет трогательно рассказывать, а потому, что Петр ей близок, и потому, что она всем своим существом заинтересована в том, что происходило в душе Петра». Слухи об абсолютной мизантропии Чехова сильно преувеличены.