Шерри-Бренди (Творение)

Жозеф Надж (или Йозеф Надь, как зовут его те поклонники, что хотят подчеркнуть венгерское происхождение давно обитающего во Франции хореографа) — самый мрачный сочинитель танцев на всем земном шаре.

Он делает спектакли о том, как ужасна, тосклива, отвратительна жизнь — и как славно вот так р-р-раз бритвочкой, и решить все проблемы. При этом Надж — один из самых успешных хореографов на континенте. Национальный хореографический центр в Орлеане, которым он руководит вот уже пятнадцать лет, — желанный гость на всех танцфестивалях. В России его спектакли дважды получали «Золотую маску» как лучшие зарубежные спектакли, привезенные на гастроли. Дело, должно быть, в том, что весь этот мрак в прошлых его спектаклях — с взрезанием зеркала, в которое смотрится персонаж (сначала — отражение, а потом…), с кромсанием пластилиновой головы (аккуратненько так ножичком стесывается лицо) — все это сотворено на таком техническом уровне, так пылко и убедительно, что даже самый отчаянный жизнелюб выходит со спектакля, отряхиваясь, как попавшая под дождь псина, и думает: хм, жуткая штука жизнь, однако. А опомнившись минут через двадцать, усмехается: «Ну надо же, Надж, в чем сумел убедить. Мастер, ничего не скажешь».

Спектакль, что в разных афишах числится как «Творение» или «Шерри-Бренди», делается по спецзаказу юбилейного Чеховского фестиваля. Потому его не видел еще никто. Известно лишь, что в процессе работы предполагаемое название было другим — «С., или Континуум-гипотеза». Но продюсеры, понятное дело, испугались. Пусть постановка была вдохновлена историей немецкого математика Георга Кантора, который занимался теорией множеств и сошел с ума потому, что никто в его открытия не верил, — но на афишах хотелось видеть что-нибудь поизящнее. Поэтому сначала Чеховский фест начал продавать билеты на спектакль, использовав техническое название — «Творение». (Так — Creation — западные танцтеатры привычно обозначают грядущие мировые премьеры, имя которым еще не придумано, а касса уже работает). А потом уже возникло завлекающее публику «Шерри-Бренди».

Как история о Канторе перемешана с сюжетом чеховского «драматического этюда в одном действии» под названием «Лебединая песня», что тоже взят Наджем в работу, — станет ясно только на спектакле. У Чехова старый актер, оставшись в пустом театре после буйного бенефиса, горько говорит о своей профессии — но, даже издеваясь над собой, явственно возрождается к жизни, заполучив одного-единственного слушателя и поклонника. Вряд ли такой финал пришелся по вкусу Наджу. Но что он из всего этого сделал — узнать хочется чрезвычайно.