Многогранность. Формы Тишины и Пустоты

Чеховский фестиваль завершается балетом про Иоганна Себастьяна Баха.

Труппа Начо Дуато, показав на прошлой неделе в Москве специально для российской столицы поставленную премьеру, переходит к своему «золотому запасу», к балету проверенному и не раз объехавшему земной шар. «Многогранность. Формы тишины и пустоты» хореограф сочинил в 1999 году. Сочинил не для родного театра (потом уже для него сделал копию), а для балета Веймара. В тот год тюрингский городок был объявлен культурной столицей Европы, и у устроителей торжеств нашлись деньги на приглашение одного из самых высокооплачиваемых танцсочинителей континента. Спектакль для Веймара должен был быть связан с каким-нибудь великим человеком, в этом городке обитавшем, — и понятно, что Дуато выбрал Иоганна Себастьяна Баха, а не Гете, Шиллера или Фрейда. Музыка ближе балету, чем литература, — по крайней мере, балету Дуато точно. А Бах провел в начале XVIII века в Веймаре десять счастливых лет — что тоже было важно для Дуато, не склонного к меланхолии и умеющего пошутить на сцене. Не усталый мэтр, но полный энергии и азарта музыкант стал его героем (в год приезда в Веймар Баху было 22). Балет состоит из двух частей — их названия складываются в сложное наименование на афише. Большая часть, первая, — «Многогранность» (партитура собрана из нескольких сочинений, в том числе слышны и «Гольдберг-вариации») — это именно история о Бахе, о его влюбленности и семейной жизни и, конечно же, о музыке, что большую часть жизни составляла. Вторая часть, меньшая, — «Формы тишины и пустоты» — прямая визуализация органной музыки; она строже и серьезней. Бах — почти такой, каким мы привыкли видеть его на портретах: в непременном пудреном парике прямо у нас на глазах сочиняет великие свои вещи. Клавиатурой ему служит труппа, расположенная, как оркестр, полукругом: движения каждого артиста точно отвечают возникающим в пространстве звукам, кажется, что вот ровно из того парня и звучит скрипка, а из этой девушки — виолончель. Кстати, лучшая из сцен балета — та, когда Бах сам «играет на виолончели»: композитор сидит, в руках у него смычок, а на левом колене пристроилась девушка в купальнике. Она вьется у него в руках и вздрагивает, вдруг становится на голову и выгибается в кольцо — а его рука неумолимо водит смычком по подлокотным впадинкам и щиколоткам, трогает шею и касается талии. При этом это именно игра на виолончели — мужчина невозмутим, будто у него в руках действительно деревянный инструмент, они отстранены друг от друга и… друг от друга без ума, как, наверно, была без ума от Баха сама музыка.

Несколько легкомысленных шуточек. Дивной красоты ансамбли. Насмешка в костюмах — казалось бы, на человеке чинный камзол, но вдруг артист поворачивается, и — упс — у камзола была только одна, передняя половина. После премьеры Дуато (почти всерьез) волновался только о том, чтобы Бах на него не обиделся. Переживал он зря — Бах отлично различал людей талантливых и бездарных. Ему наверняка понравилось бы.