Шальные деньги (2010 год)

В изнемогающих от мороси и безденежья многоэтажках Стокгольма все и каждый строят планы по быстрому обогащению. Только что сбежавший из колонии строгого режима чилийский эмигрант Хорхе (Матиас Падин), до отсидки трудившийся на держащих городской наркотрафик югославских авторитетов, сводит знакомых поставщиков кокаина с мелкой арабской ОПГ. Студент-провинциал Йохан (Джоэл Киннаман), подрабатывающий у арабов водилой (чтобы было на что кутить с однокурсниками), тоже просится в дело и предлагает начальству хитроумную махинацию по отмыванию наркоденег — в надежде на свои 20 процентов прибыли; уж тогда-то его не будет стыдиться возлюбленная. На лютого югославского боевика Мрадо (Драгомир Мрсич), начавшего проявлять либеральность, объявляют охоту собственные подельники, и перед бегством он решает нагреться на арабах-любителях. Амбиции всех троих — и еще бригады второстепенных персонажей — накаляются так стремительно, что, кажется, неизбежно самовозгорание.

Популярный одноименный роман шведского детективщика Йенса Лапидуса дал литературным критикам повод заговорить о появлении нового жанра с эффектным названием «стокгольмский нуар». Усмотреть некоторое новаторство в экранизации «Шальных денег» сможет, впрочем, лишь человек, пропустивший последние полвека развития криминального жанра. Шелупонь, отсортированная по этническим признакам и позарившаяся на миллионные обороты, суровая фактура наколок и разборок, рапид и расфокус в нечастых экшен-сценах (самая первая, с побегом из зоны, надо признать, вправду выдающаяся), крот с выбитыми зубами и нуар, понятый как тотальная безнадега финала, — все это где-то уже было, и все это, по большому счету, держит внимание: слишком уж беспроигрышная комбинация. Вот только нуар классический все-таки старался до конца теплить в своих героях надежду, пускай и безжалостно придушивая ее в финале. Лапидус и Эспиноза, наоборот, не только с самого начала не дают стокгольмским маргиналам ни шанса, но и не сильно заботятся о том, чтобы хоть как-то их оправдать. Так что вместо важнейшего для жанра момента — кривой усмешки жестокого фатума, только что намекавшего на лучшую жизнь, — в финале они получают справедливое торжество закона, практически преступление-и-наказание. Не продохнуть, словом, в этом вашем Стокгольме.