Иллюзия полета

Как всегда скорбная героиня Джоди Фостер, женщина с мужскими бицепсами, мужским именем Кайл и мужской профессией инженера-конструктора, летит огромным «Боингом» из Германии в Штаты. Под боком дремлет маленькая дочка, под ногами, в грузовом отсеке покоится оснащенный сейфовым замком гроб с телом мужа, упавшего с обледенелой берлинской крыши пару дней назад. В полете Кайл засыпает, а когда просыпается, видит, что дочь с рюкзачком и даже посадочным талоном исчезла. Перепуганная, но все еще уверенная в себе, мамаша принимается бегать по лайнеру, потрясая плюшевым мишкой, оставленным похитителями по глупому недосмотру. Нарушив график работы туалетов, раздав указания стюардессам и даже устроив недолгий блэкаут, Кайл, тем не менее, остается ни с чем. Дочь в списках пассажиров не значится, соседи по салону путаются в показаниях, и даже группа ближневосточных мужчин с печатью тайной миссии на бородатых лицах оказывается не у дел — вероятно, свой заговор они планируют осуществить где-то в другом месте. И тут Кайл становится действительно не по себе.
 

Летающая «комната страха», обставленная немцем Швентке по последнему слову сумрачно-параноидальной моды, напрашивается на сравнение и с пресловутым фильмом Финчера (с Фостер же), и с только что прошедшим по экранам авиатриллером «Ночной рейс». Но выяснять, какой из двух самолетов страшнее, а какой — оригинальней устроен, не стоит. Во-первых, кажущаяся вторичность «Иллюзии» даже на руку: все-таки дико интересно узнать еще пару способов скрасить скуку долгого перелета. Во-вторых, разница в фигурах высшего сценарного пилотажа и в «Рейсе», и в «Иллюзии» сглаживается одинаково неприятными пике. Невидимые механизмы дают сбой — и тяжелый занавес хеппи-энда, вместо того чтобы величественно закрыть сцену победы наглости над злом, начинает мелко ерзать и вдруг обрушивается пыльной тряпкой. Эти неполадки наверняка сойдут с рук Швентке: в Америке «Иллюзия полета» седьмую (!) неделю прочно держится в десятке хитов. Но Фостер уже второй фильм подряд играет испуганных женщин, которые носятся со своими детьми, как сержант Рипли — с Чужими. И для нее весь этот адреналиновый бэбиситтинг может кончиться фатально — врастанием в образ. Но стоило ли заканчивать Йель, дважды выходить на сцену за «Оскарами», тщательно выбирать роли, снимаясь раз в сто лет, чтобы в итоге стать характерной актрисой с сомнительным амплуа матери-героини?