Гадкий утенок (2010 год)

Птичий двор (частокол вокруг сарая, флагштока и лужи) живет как в патриотическом киножурнале. Утром птицы поднимают флаг с желтком и, приложив крылья к груди, поют «Слава-слава-слава, великая держава!», в День независимости маршируют перед старым индюком, в остальное время плодятся и клюют просо, которое сыплется откуда-то сверху. Сложившаяся кастовая система (цыплята с цыплятами, утята с утятами) рушится, когда из крупного яйца вылупляется чудик с длинной шеей, глазами-пуговками и рудиментарными крыльями. Наседки его не признают, из сарая ночью вышвыривает петух. Пока аутсайдер спит на улице, из его кукольного тщедушного тельца выходит рисованная душа и тонко пищит: «Всего два дня, а жить так тяжело!..» Будят его пинком.

«Гадкий утенок» даже начинается причитаниями невротичного червяка: «Как страшно жить!» (на озвучивании Константина Райкина вводили в образ: «Представь себя евреем, живущим в казарме “черной сотни”!») — все это, разумеется, не вполне то, что менеджеры мультиплексов привыкли называть семейным мультфильмом. Это страсти утиные, надрывный плач по всеобщему бессердечию. Заглавного героя пинают, давят за тощую шею или просто отталкивают: «Кыш, урод!» Оставшись один, он пронзительным голосом тянет песню о родном крыле. Эмоциональный спектр картины — от тоски до жалости и обратно. На «Летучем корабле» и «Пиф-паф, ой-ой-ой!» Гарри Бардина выросло столько поколений россиян, что ему позволено все. А в первую очередь то, чего никто в мультиках не делает: час пятнадцать заколачивать гвозди в гроб человечества. Добрых птиц на этом метафорическом дворе нет — даже лжеутенок под конец не удержится, отомстит. Ужасное Бардин сочетает с прекрасным. Звучит Чайковский, сквозь слезы прорывается смех, а куклы так хороши, что даже жаль, что «Утенок», скорее всего, окажется последним большим кукольным фильмом в истории. Будучи безусловно большим художественным событием, «Утенок» может выдержать десятки трактовок (от побега из «сраной Рашки» до пробуждения гомосексуальности). Свою Бардин сказал на московской премьере: «Когда таджика, который метет под окном листья, мы называем черножопым, — я это ненавижу!»