После занавеса

Еще Стивенсон не советовал приличному доктору Джекилу на свет божий выпускать свое второе я — гадкого мистера Хайда. Евгений Каменькович — приличный режиссер. Интересно экспериментирует со студентами в ГИТИСе. С «фоменками» и «женовачами» не один серьезный спектакль выпустил. А комедии с ними же он ставит и вовсе прелестные. Вспомнить хотя бы «Двенадцатую ночь» или «Marienbad». Но под тяжеловесными, бессмысленными, потрафляющими голому кассовому интересу «Белым кроликом» в МХТ или «Джентльменом» в «Современнике» стоит та же подпись. На спектакле «После занавеса» в «Мастерской Петра Фоменко» становится ясно, что подобные «походы налево» даром не проходят.

Каменькович включился в общее празднование юбилея Чехова, поставив лирическую одноактовку ирландца Брайана Фрила о встрече на московском вокзале двух чеховских персонажей: Сони Серебряковой из «Дяди Вани» и Андрея Прозорова из «Трех сестер» — лет через двадцать после окончания чеховских пьес. Оба одиноки, оба спились, не сумев за долгие годы избавиться от тяжкой неразделенной любви. Однако спектакль на муках героев не зацикливается, ограничиваясь любованием милотой Полины Кутеповой, кокетливо поеживающейся в живописных обносках и попивающей харьковскую водочку из граненого стакана. Все ради того, чтобы, картинно неверной походкой удаляясь в туманную мглу, напомнить нелепо-трогательную фигурку Чаплина.

Драматизм не возник даже по контрасту, ради которого перед фриловской историей был разыгран водевиль самого юбиляра — «Медведь». Странное зрелище, где два отменных актера Наталья Курдюбова и Евгений Цыганов, выступая в непривычной роли «разогревающих», делают все, чтобы отвлечь внимание зрителей от набившего оскомину чеховского текста. Она поправляет сложно-сочиненный костюм и роково-всклокоченную гриву волос, лепит из глины смешные рожи незабвенного супруга, вскарабкивается то на шаткую конструкцию вокруг его же статуи, то на огромную лошадиную голову на колесиках. Он надирается маленькими рюмочками водки, вяжет гамак, почему-то раздевается, срывает занавески и кутается в них, и все это — не прекращая лепить текст ни на мгновение. Бесконечными трюками чеховский сюжет окончательно размывается, превращаясь в цепь не всегда смешных гэгов.

Почему этот фарс сменяется фриловским «вокзалом на двоих», остается неясным.