Исход: Цари и боги (2014 год)

Лучший генерал в египетской армии Моисей (Кристиан Бэйл) вновь блещет героизмом — спасает фараонского сынка Рамзеса (Джоэл Эдгертон) во время эпического сражения с соседями-хеттами. Узнав о подвиге, фараон (Джон Туртурро, даже более комичный, чем обычно) в очередной раз пожалеет, что Рамзес, а не Моисей приходится ему наследником, — да и умрет в следующей же сцене. Для Моисея начнутся трудные времена: сначала старейшина рабов-евреев раскроет тайну его происхождения и национальности, затем Рамзес, подзуживаемый матерью и паранойей, изгонит его в пустыню, ну и наконец, осевший где-то в глухой провинции и даже обзаведшийся семьей бывший генерал получит камнем по голове во время оползня — и познакомится с еврейским Богом. Тот предстанет в образе мальчика лет десяти и в знак могущества зажжет терновый куст.

Начиная свой 180-миллионный пеплум, классицистский по размаху и подходу к кастингу (ни одного темнокожего героя в Древнем Египте?), с середины канонической истории Моисея, в дальнейшем Ридли Скотт от ее сюжета уже почти не отступает, с видимым удовольствием обрушивая на Египет эффектно нарисованные на компьютере разновидности божьей кары. Но если как постановщик эпических сцен Скотт со времен «Гладиатора» не сдал нисколько (даже наоборот — некоторые из эпизодов «Исхода», пожалуй, могут считаться самыми эффектными в его карьере), то драматургически его прочтение ветхозаветного сюжета, мягко говоря, вызывает некоторое недоумение. «Исход» то ускоряется, то невыносимо медлит, то тратит двадцать минут на второстепенное, то за три коротких кадра пробалтывает 40-летнее хождение по пустыне. Своей спешностью и рваностью повествования больше всего он напоминает сокращенный до двух с небольшим часов мини-сериал.

Но главная проблема фильма даже не в этом. Задававшийся в «Прометее» вопросом, что мы скажем создателю, Скотт здесь дает наконец создателю право на слово и дело, но почему-то не обходится и без уступок научному атеизму: все божественные чудеса и явления по логике фильма могут быть галлюцинациями получившего по голове Моисея. Результат парадоксален и даже абсурден — в сердце мегаломанского эпоса о богах, героях, битвах, катастрофах и одержимости оказывается карикатурный вопрос «А был ли мальчик?» Ответ на него мог бы быть интересным, но Скотт тут же идет на попятную. В «Исходе» в самом деле смешалось все — цари и боги, битвы и катастрофы. Вот только элементарной человечности места не осталось вовсе.