Орфей

Жозе Монтальво и Доминик Эрвье — хореограф и его муза-танцовщица, после окончания артистической карьеры также начавшая сочинять танцы, — худруки парижского Национального театра Шайо. Того самого театра, что основал Жан Вилар и где когда-то выступал Жерар Филип. Гигантский зал в холме Трокадеро — место почетное и тревожное: при любой репертуарной ошибке худруку всегда напомнят про великое прошлое театра. Но Монтальво и Эрвье справляются — и два года назад даже были удостоены за свою работу французского Ордена искусств и литературы. При этом организационная работа не забирает у них все время — они продолжают ставить спектакли. Сочиненный год назад «Орфей» — последняя премьера — приезжает к нам сейчас на гастроли.

Печальный древнегреческий миф о певце, отправившемся за своей погибшей возлюбленной в подземное царство, но не сумевшем ее оттуда вывести, в литературе пересказывали сотни людей, в музыке — десятки. Для своего спектакля Монтальво и Эрвье выбрали три версии: оперу Клаудио Монтеверди «Орфей», сочиненную в самом начале XVII века, оперу Кристофа Глюка «Орфей и Эвридика» (это уже конец XVIII века) и совсем свеженькую (1993) сюиту Филипа Гласса «Орфей». Из трех произведений собрали одну партитуру на 80 минут; для воспроизведения старинной музыки пригласили сопрано, тенора и контратенора. Они не только поют, но и участвуют в танцах: сначала галантный контратенор слегка пугался черных парней, занимающихся нижним брейком, потом привык.

А брейк-данса, надо сказать, в спектакле довольно много. Много шума, веселой беготни, непростой акробатики (парень на ходулях делает сальто, например) и дружеского дуракаваляния — собравшаяся на сцене компания и думать не думает ни про какой загробный мир. Даже парень-инвалид (у которого нет ноги) бодро скачет на костылях и сияет улыбкой. На заднике — яркая видеопроекция, где бегает та же компания, и периодически актеры на сцене общаются со своими коллегами на экране, при этом идет игра с масштабами — например, реальный парень-танцовщик кажется совсем крохотным рядом с гигантской девицей, рассевшейся на экране. Из-за этой игры момент, когда Эвридику кусает змея, теряет трагизм, кажется еще одной шуткой: ну выползла на экране гигантская тварь, побольше воландемортовой Нагини, — таких не бывает, нас развлекают, мультипликационная хохма.

Царству теней, мрачному путешествию и тому фрагменту сюжета, когда Орфея на клочки раздирают вакханки, вместе отдано меньше времени, чем начальной беззаботной тусовке. На вопрос о том, почему вообще хореографы решили взять в работу древний сюжет, Доминик Эрвье отвечает, что незадолго до постановки «Орфея» они с Монтальво делали в Лионской опере «Порги и Бесс», и там шла речь о расизме в Соединенных Штатах в 30-х годах прошлого века. «С того момента мы много думали о способности людей жить вместе и любить друг друга», — говорит хореограф. В результате получился один из самых светлых «Орфеев» в истории театра.