Вопль впередсмотрящего

Лауреат премии Андрея Белого и премии «Чеховский дар», человек уже в возрасте, автор признанный (большинством критиков, по крайней мере) — Анатолий Гаврилов как будто и не писатель вовсе. То есть все в нем противоречит образу литератора. Он скромно живет в городе Владимире, в провинции, в стороне от литературной столичной жизни, не участвует в дискуссиях и конференциях, работает почтальоном, выпивает, хандрит. Он — посторонний. Литературный процесс — сам по себе, а Гаврилов — сам по себе. Отдельно. Он и свои тексты пишет безо всякой оглядки на конъюнктуру, спрос, премиальные стратегии. Но именно он стал одним из самых дерзких экспериментаторов в современной словесности. Неписатель в Гаврилове как будто соединяется с подчеркнутым неписательством. Его тексты как будто и не литература вовсе, не беллетристика. Они номинативны. Это перечни, перечисления, сухие факты, констатации. Вот человек, вот его ежедневные жесты, реакции. Вот мир и его явления, вот вещи и их привычное положение. И все. Из этого столкновения с миром, из соположения мира и человека рождается проза (или антипроза) Анатолия Гаврилова. В новой книжке гавриловские приемы особенно бросаются в глаза.

В сборник помимо повести «Вопль впередсмотрящего» вошли рассказы и небольшая пьеса «Играем Гоголя». Рассказы и пьесу можно рассматривать как своего рода приложение к повести. Впрочем, весь Гаврилов настолько целен, что границы между его произведениями кажутся условными. Так вот, «Вопль впередсмотрящего» представляет гавриловскую стилистику (или антистилистику) как бы в концентрированном, наиболее радикальном виде.

Эксперимент Гаврилова прост и изящен. Он как будто убирает всякую художественность из письма, то есть не только отказывается от метафор и эпитетов, пространных синтаксических периодов, видимой языковой сложности, но и само предложение сводит подчас к банальности: пейзаж — к метеорологической сводке, описание предмета — к простому называнию или к цитате из учебника, к школьной фразе, так что весь текст порой кажется набором повторяющихся банальных цитат: «Пасмурно, прохладно», «Миша хочет купить лыжи», «Коля хорошо играет в шахматы», «Орехов в этом году меньше, чем в прошлом», «Камни, песок, вода».

Но удивительно даже не это нулевое письмо («При умножении на нуль получаем нуль. На нуль делить нельзя, но вполне допустимо нуль разделить на что-то и получить нуль» — наверное, это один из символичных мотивов повести). Удивительно, как сквозь него проступают сюжет, обстоятельства, характеры: город на берегу моря, детство героя, родители, повседневные заботы (убрать виноград, достать дрова и уголь на зиму), мечта подростков отправиться на яхте в кругосветное путешествие, крушение корабля, девушки Нина и Зина (первая мечтала уехать в Москву и сыграть в чеховской «Чайке», вторая — выйти замуж за морского офицера). И все это — уже прошедшая, уже бывшая, уже состоявшаяся жизнь и воспоминания о ней.

Как это ни парадоксально, но именно отказ от художественности производит неожиданный художественный эффект, а нулевое письмо открывает отнюдь не нулевое содержание.