Скотт Хендрикс

Оперные певцы — такие же персонажи расхожих анекдотов, как чукчи или эстонцы; народная молва наделяет их своеобразными привычками, специфической внешностью и особым стилем поведения. Насколько эти мифические образы соответствуют реальности — судить могут немногие, но между представителями оперного цеха роли распределяются весьма четко: тенора думают лишь о деньгах, сопрано — о славе и признании, басам не надо ничего, кроме алкоголя и большого количества закуски, а вот удел дамских угодников достается, как ни странно, баритонам. Идеальный баритон в представлении широкой публики — красавец-мужчина, с зычным голосом, повадками Дон Жуана (недаром Моцарт написал партию севильского развратника именно для баритона) и любовью покрасоваться перед публикой на сцене и вне ее. Классический пример, подтверждающий этот стереотип, — Дмитрий Хворостовский. И никто не опровергает его так однозначно, как один из самых знаменитых баритонов Америки — Скотт Хендрикс.

Настоящий техасец, уроженец города Сан-Антонио, Хендрикс менее всего похож на оперного певца и совсем не похож на баритона — он брутален, как ковбой из добротного вестерна, и при необходимости может легко мимикрировать под вышибалу из провинциального стрипклуба — мрачный взгляд, угрюмое выражение лица и стрижка «ежиком» прилагаются. При этом антураже, тем не менее, он востребован далеко за пределами своего родного штата — несколько лет он служил в оперном театре Кельна, где обогатил свой репертуар партиями в операх Моцарта, Доницетти, Россини и Верди, появлялся в Брюсселе, Париже, Сан-Франциско, Амстердаме и других городах. Его репертуар охватывает несколько столетий — от Монтеверди до сочинений ныне живущих авторов, но более всего он хорош, конечно же, в тех ролях, где требуются харизма, мужская воля, голосовая мощь и отсутствие сантиментов. Например, несколько лет назад он появился в постановке редко исполняемой оперы Кароля Шимановского «Король Рогер» — и в заглавной партии самовлюбленного и взбалмошного монарха, развращенного лестью и вседозволенностью, очень походил на Марлона Брандо. Другой удачный образ — Иоканаан в «Саломее» Рихарда Штрауса: Иоанн Креститель собственной персоной, но не библейски благочестивый образ (такого, впрочем, нет и в экспрессионистской партитуре Штрауса), а полный сил, кровь с молоком мужчина, от флюидов которого Саломея буквально сходит с ума. Одним словом — настоящий голливудский герой или антигерой, как кому больше нравится.

В Москве, куда он приезжает впервые, Хендрикс представит весьма пестрый репертуар — в программе арии на четырех языках самых разных эпох и стилей. В качестве аперитива — красивейший романс Вольфрама из вагнеровского «Тангейзера», затем изысканно-декадентская ария Массне из «Иродиады» и — чтобы окончательно уложить публику на лопатки — арии из «Евгения Онегина» и «Андре Шенье» Джордано. Во втором отделении пойдут вещи более популярные — ария Родриго из «Дона Карлоса» Верди, Елецкий из «Пиковой дамы» — «пробный камень» для любого уважающего себя баритона — и абсолютно игровая, рассчитанная на недюжинное актерское дарование сцена Форда из «Фальстафа» Верди. Семь абсолютно разнохарактерных арий — настоящий экзамен для любого певца, и, похоже, Скотт Хендрикс не просто готов его выдержать, но еще и получить пять с плюсом.