В тумане (2012 год)

1942-й, оккупированная Белоруссия. Друзей путевого обходчика Сущени (Владимир Свирский) немцы повесили, а самого Сущеню отпустили (детали происшествия проясняются во флешбэках). Вскоре, чтобы устроить самосуд над мнимым предателем (в невиновность Сущени не верит даже его собственная жена), приезжает пара партизан. Предполагавшаяся быстрой расправа постепенно превращается в долгое путешествие — и одновременно разговор о преступлении, наказании, вине и чувстве собственного достоинства.

Лозница, экранизирующий здесь одноименную партизанскую повесть Василя Быкова, идет по пути деконструкции мифа о Великой Отечественной войне. В его фильме нет привычной номенклатурной схемы «мы – они». Войну его герои переживают как пограничное состояние — все и вся здесь поверяется морально-этическим дуализмом. Подобное прочтение ВОВ не то чтобы ново, но если «Восхождение» Ларисы Шепитько — это авторское воплощение истории о Христе и Голгофе, то Сущеня у Лозницы в своем стоическом принятии несправедливости напрочь лишен ореола трагической жертвенности. Это сближает «В тумане» скорее с «Проверкой на дорогах» Алексея Германа: триада «хороший, плохой, злой» без четкой закрепленности за каждым героем одного единственного определения, фаустовские вопросы и гамлетовские сомнения без трагического пафоса. Аскетизм и математика Лозницы накладываются здесь на отстраненность и излишнюю литературность быковских диалогов — и получается универсальная притча о том, что разделение на тотально правых и абсолютно виноватых — всегда дремучесть. Кто виноват — непонятно. И «не стрелять» в качестве ответа на вопрос «что делать?» тоже, увы, не работает.