Открытие IV Большого фестиваля РНО

Весь прошедший сезон Владимир Юровский провел на виду у московской музыкальной общественности: сначала он открыл историческую сцену Большого театра нашумевшей постановкой «Руслана и Людмилы» Глинки, затем грянуло его назначение на пост художественного руководителя Государственного академического симфонического оркестра, долгие годы проведшего в «военно-террористическом» режиме предыдущего хозяина Марка Горенштейна. Критики ерничали: классическая ситуация выбора между женой и любовницей — Юровский-де любит один оркестр (Российский национальный, с которым и связаны его первые появления в Москве за дирижерским пультом), а вот жить ему придется совсем с другим.

Не сказать чтобы к своим новым подчиненным дирижер был равнодушен (в Госоркестре последние полгода царит духоподъемная атмосфера, и новому худруку удивительно быстро удалось вдохнуть жизнь в, казалось бы, безнадежно погрязший в рутине коллектив), но то, что у Юровского и РНО действительно многолетний бурный роман, признают абсолютно все. Этот роман пережил взлеты и падения, драматические перипетии, ссоры и примирения— за десять с небольшим лет отношений между дирижером и оркестром было всякое.

За это время Юровский сумел выйти из категории молодых и перспективных и войти в категорию зрелых мастеров, стать главным приглашенным дирижером РНО и остаться просто приглашенным, преодолеть отчужденность оркестра, одного из самых снобских в Москве, и воспитать целую формацию своих сторонников, понимающих его намерения с полуслова, причем по обе стороны рампы — как в самом РНО, так и в среде московских меломанов. Однажды он даже почти стал главным дирижером (основатель РНО Михаил Плетнев решил не передавать ему бразды правления в самый последний момент), но ему хватило благородства и силы воли, чтобы после несостоявшейся передачи власти не хлопнуть дверью.

Теперь у него другой московский оркестр (помимо нескольких официальных позиций за рубежом и десятков ангажементов), но он все равно умудряется найти время в своем плотном графике для РНО, а Михаил Плетнев благородно уступает ему «право первой ночи» на ежегодном фестивале оркестра. Но не исключено, что эта «первая ночь» будет последней — в обозримом будущем — выступлением Юровского с его любимым коллективом — потому что даже самым прекрасным историям приходит конец. Тем более что параллельно Владимир Юровский будет готовить другую программу со своими новыми подопечными — 6 сентября уже вместе с Государственным академическим симфоническим оркестром он даст в Большом зале Консерватории концерт памяти умершего в июле хормейстера Бориса Тевлина (в программе среди прочего будет традиционный по таким случаям «Реквием» Моцарта) — и как он будет разрываться между двумя оркестрами во времени и пространстве, известно только ему.

Впрочем, программа концерта Юровского с РНО совершенно не похожа на подведение итогов и прощание — это классический выбор дирижера, любящего и умеющего смешивать хорошо знакомые и даже заигранные произведения с абсолютнейшими раритетами — фирменное ноу-хау дирижера, слывущего интеллектуалом и любителем редкостей. Рядом с «Ленинградской» симфонией Шостаковича, писавшейся и первый раз сыгранной в блокадном Ленинграде, соседствует никому не известная (и практически никому в России ненужная) Шестая симфония английского классика Ральфа Воана-Уильямса.

К английской симфонической традиции — а это целая компания именитых авторов, где, помимо Воана-Уильямса, присутствуют Бенджамин Бриттен, Эдвард Элгар, Густав Холст и Джеральд Финзи, — в России всегда относились настороженно и с большим недоверием. По именам авторов вроде как знали, но музыки их сторонились, и только отдельные знатоки вроде Геннадия Рождественского и Евгения Светланова периодически включали сочинения британских авторов в свои программы — другие же поспешно объявляли английскую музыку пресной и заунывной, а посему — неисполнимой и совершенно невостебованной.

Шестая симфония Воана-Уильямса — почти современница опуса Шостаковича: окончена сразу после Второй мировой войны и в своем звуковом облике запечатлела всю гамму эмоций послевоенной Европы. Всю, за исключением, пожалуй, ура-патриотической эйфории — изломанные гармонии и общий мрачный тон произведения историки музыки связывают с впечатлением, которое на композитора произвела новость о сбросе атомных бомб на Хиросиму и Нагасаки. Так или иначе, в иные моменты Воан-Уильямс пугающе напоминает Шостаковича — и этот факт, вероятно, создаст увлекательную интригу в концерте, где соседствуют два на первый взгляд абсолютно чуждых друг другу и несхожих автора, которых до сего дня никому в голову не приходило сравнивать. Владимир Юровский знает, как увлечь публику, и еще лучше знает, как увлечь Российский национальный оркестр — который наверняка не захочет ударить в грязь лицом. Тем более вполне возможно, что этот опыт совместного музицирования может оказаться последним на долгое время.