Жизнь Пи (2012 год)

Бестселлер Янна Мартела «Жизнь Пи» в свое время разделил читателей на два лагеря: одних заворожили ее широкоглазая духовность и дилетантский магический реализм, другие же плевались от пантеистских банальностей канадца и его уж слишком вкрадчивого авторского голоса. Энг Ли тоже не кажется оптимальным кандидатом для экранизации — он певец пограничных состояний и скрытых напряжений. Но вопреки всему, снятая китайцем 3D-экранизация может объединить и тех, и других: фанаты оценят стремление режиссера к трансляции самого духа мартеловской прозы, противники же могут обнаружить, как впечатляющая визуальность фильма и его мощный нарратив способны медленно, неохотно, но при этом необратимо переубеждать.

Заглавного героя здесь играют сразу три актера (больше всего сцен достается тинейджеру Сураджу Шарме). Сам Пи — дитя среднего класса с индийского курорта Пудучерри, чьи подростковые поиски веры прерывает крушение грузового корабля, на котором он путешествует. Посреди Тихого океана тонет не только груз, но и команда с пассажирами — кроме Пи и четырех питомцев зоопарка, принадлежащего его отцу, включая жутковатого бенгальского тигра по кличке Ричард Паркер. Вопрос в том, как долго смогут сосуществовать мальчик и тигр — вдали от земли и чистой воды и почти без шанса на спасение.

Традиционалисты могут начать возмущенно гудеть — «Жизнь Пи» немыслима в отсутствие компьютерной графики, и здесь нет, наверное, ни одного кадра, обходящегося без спецэффектов того или иного рода. Но это вовсе не захлебывающаяся технологическими достижениями цифровая фантасмагория — Ли обращается со спецэффектами и особенно 3D, руководствуясь чистой необходимостью, и даже не пытается педалировать размах своей постановки. Во многом благодаря этому «Жизнь Пи» не перестает удивлять до самого конца — и здесь хватает моментов сногсшибательной красоты. Увы, того же нельзя сказать о сценарии, написанном известным по «Волшебной стране» Дэвидом Мэги. Мэги в основном удается избежать сахарной сентиментальности и магической эзотерики, но поздняя сцена с островом, населенном сурикатами, кажется неестественной и неуместной, а закадровый голос порой произносит тяжеловесные жизнеутверждающие клише.

Все, впрочем, встает на свои места в финале, хоть и резком, но мощном — и ловко отвечающем на все заданные в предыдущие два часа вопросы. Именно здесь рука Энга Ли чувствуется сильнее всего, а визуальные излишества разом обретают и фокус, и смысл. Для Ли это история не только о Боге, жизни, смерти и месте человека в этом мире. Нет, он снимает фильм о кино — и о том, как в наши дни оно определяет все, что мы чувствуем и переживаем. Это, похоже, главный подтекст фильма — сколь уязвимого, столь же и неотразимого.