Письма к Андрею

«В России почти нет качественной популярной литературы, — посетовала моя знакомая француженка-славистка. — Чтобы не про серьезное, а про обычные переживания простого человека. Вот разве что “Рубашка” Гришковца». К слову, не только роман «Рубашка», но и «Как я съел собаку», «Дредноуты», «Планка» и другие книги Евгения Гришковца виртуозно играют на эмоциональных струнах среднестатистического россиянина. Гришковец не скрывает, как много внимания он уделяет деталям, способным вызвать в читателе/зрителе архетипическое сопереживание: армейский опыт для мужчины, сонливая тоска ребенка, едущего на автобусе в школу, влюбленность… Причем все ощущения подчеркнуто вневременные. Вы нигде не встретите у Гришковца уточнения, что мороженое было, скажем, за 20 копеек. Потому что «20 копеек» отсечет подростка, лишенного опыта советского детства, а Гришковец ищет именно общее, то, что объединяет его с разношерстной аудиторией. Или, во всяком случае, искал до последнего времени. Пока не написал «Письма к Андрею», сборник посланий… режиссеру Андрею Тарковскому.

С одной стороны, это книга принципиально иная. В ней автор не нащупывает точек соприкосновения с читателем, а подчеркнуто обосабливается: «Тарковский много писал о художнике, о его предназначении и о его миссии. Он много писал об искусстве, о сути таланта и долге человека, создающего искусство. Но он писал и о долге человека, искусство воспринимающего, о долге зрителя, читателя… Вот я и захотел написать ему, захотел сообщить ему, что он услышан». То есть посыл ясен: не знаю, понимаете и любите ли вы Тарковского, — я же (в отличие от вас) понимаю и люблю. С другой стороны, Гришковец — такой Гришковец. Он так привык стараться быть понятным, что его рассуждения об искусстве и предназначении художника, мягко говоря, вылились в «набор эмоциональных банальностей», по меткому определению самого автора, что свидетельствует о том, что поклонник Тарковского догадывается о результате.