Борис Орлов «Фантомные боли»
О выставке
Художник рассуждает о расцвете и падении величественных имперских стилей. Орлов соединил символы разных эпох, создав модель славящего себя державного сознания.
Советскому скульптору, даже если он антисоветский, трудно расстаться с идеей величия. Разумеется, кому-то удалось забыть о безумной, пафосной, мощной — вызывавшей из преисподней образы триумфа и торжества — империи. Сделать вид, что ее не было, не играть в ее игрушки — великолепные мифы, страшные легенды, идеальных героев, блестящие значки. Только не Борису Орлову, оценившему по достоинству редкую судьбу — не только родиться в империи, но и присутствовать при ее крушении, распаде, перерождении, видеть ее ветшающее величие, подбирать никому вроде уже не нужные, покинутые смыслом, превращающиеся в загадки знаки. В отличие от множества коллег по нонконформистскому подполью — из тех, что сохранили интерес к социальным сюжетам, — ему интересно не переживать заново прошлое, возводя почившему памятники, тем более — печалиться о свободе и воле. Трансформации, случившиеся после распада Советского Союза, оказавшегося для значительной части граждан «величайшей геополитической катастрофой» века, позволили увидеть в частном — общее, во вчерашних героях — сегодняшние жертвы, в полководце Жукове — прославленного и униженного римлянина Велизария. В орденских планках— самодостаточные эффектные орнаменты — парсуны.
Время — «Безжалостный Хронос» (его образ присутствует на выставке) — позволило Орлову собрать и соединить черты, признаки, символы разных эпох, создать модель славящего себя державного сознания. Подлинную страсть невозможно имитировать и даже скрыть за иронией — скульптор готов искренне прославлять идеального героя, если бы не знал его истинную судьбу. Коррозия, съедающая символы в его работах, не природного свойства и не забугорного разлива — она рукотворная, опирающаяся на традиции, похожая на хохломские росписи. Великолепные деревянные, фаянсовые, бронзовые скульптуры, прекрасные, крытые цветной эмалью изображения свидетельствуют не о подвигах и славе. А о неизбежной и печальной судьбе мифа — каким бы незыблемым он ни казался, как бы крепко ни пропитало его очередное единственно верное учение.