Густав Клуцис «Право на эксперимент»
О выставке
Ретроспектива выдающегося авангардиста, который делал самую современную и дерзкую рекламу нового строя.
Трагическая история о том, как художник, вдохновляясь политическими переменами, отдает себя революции, создает ее визуальный язык и, растворившись в новых формах жизни и творчества, полностью исчезает, — не очень симпатична нашим музеям, предпочитающим рассуждать о высоком и формальном. Только этим можно объяснить, что выставка Густава Клуциса так задержалась относительно ретроспектив других выдающихся авангардистов. Ученик дореволюционной еще Рисовальной школы Общества поощрения художеств в Петрограде свой путь в искусстве выбирал уже в новых исторических условиях — в московской мастерской Казимира Малевича во ВХУТЕМАСе.
Как и многие ученики отца супрематизма, Клуцис пытался опередить учителя. Один из пионеров прогрессивных технологий начала ХХ века, он активно включился в борьбу за первенство, объявив себя в собственноручно написанной энциклопедической статье изобретателем новаторской техники фотомонтажа. Большую часть работ предоставит Национальный художественный музей Латвии — в него определила их сохранившая наследие художника вдова, Валентина Кулагина, после выставки красных латышских стрелков, ставшей оправданием авангардистского прошлого Клуциса — участника октябрьских событий, члена элитного отряда, охранявшего правительство и нового лидера страны.
Комбинируя беспредметные конструкции «Динамического города» с документом — фотографиями В. И. Ленина, — Клуцис делал самую современную, самую дерзкую рекламу нового строя. Смелая игра с масштабами соответствовала пониманию политической иерархии — по крошечному земному шару шагал огромный вождь революции. И это было только начало — продолжение последовало в изменившихся условиях сталинизма, уже после погрома авангарда. Соединяя огромные фигуры вождей и крошечные — представителей народных масс — с лозунгами, призывами, цитатами, Клуцис придумал формулу, которой его многочисленные последователи пользовались десятилетиями, уже после того, как ее автора расстреляли в 1938-м за участие в фиктивном заговоре латышских националистов.