Остров (2006 год)

В 1942 году кочегар баржи Северного флота проявляет малодушие: сначала сдает своего капитана немцам, а затем, по фашистскому наказу, его, красиво закурившего, пристреливает. Капитан красиво падает в море. Далее красивая и мрачная северная природа с грамотно поставленным светом с экрана уже не сойдет, и много лет спустя, в 1976 году, бывший предатель, а теперь — старец Анатолий (Петр Мамонов) работает в монастырской кочегарке на Соловках, живописно томится неискупленным грехом и экспрессивно являет чудеса. Братия относится к нему с плохо скрываемым восхищением, но настороженно: уж в больно хулиганской манере наставляет он монахов на путь истинный.

Павел Лунгин — режиссер изумительно чистосердечной конъюнктуры. Последовательно (и надо сказать, не самым банальным образом) он ставил вопрос взаимоотношений народа и интеллигенции («Такси-блюз»), национальный вопрос («Луна-парк») и главный — «кому на Руси жить хорошо» («Олигарх»). Грех было не добраться до спиритуализма — и вот Лунгин демонстрирует общечеловеческое стремление к внутренней чистоте на выгодном национальном материале.

Результат напоминает позднего Толстого — уже задумавшегося о вечном, но еще не начавшего писать открытых писем духовенству. Душу зрителя Лунгин пытается разбудить, главным образом, пятиминутными сценами покаяния — Мамонов валяется в зарослях ягеля и истово молится. Камера, не выдержав напряжения, стыдливо отворачивается на свинцовое море и маковки церквей. Зрителям тоже становится стыдно: одним — от невозможности отвести взгляд, другим — от невозможности присоединиться к герою. И так — много раз.

Этот откровенно простой и слабый сценарий в духе толстовского же «Не ешь, Коля, творог. Творог несвеж„ держится целиком на игре Мамонова, которая, как всегда, больше чем игра. Воцерковленный Петр Николаевич взывает к Господу, кудахчет, изображает бабу на сносях, гоняет бесов по кочегарке и даже, как в своих спектаклях, разыгрывает сценку на два голоса. В общем, достаточно эффектно и, что важно, убедительно противостоит сусальной монастырской братии — благообразнейшему Виктору Сухорукову и украшенному окладистой бородой Дмитрию Дюжеву (украшенному причем необычайно). Никакой особой крамолы при этом в фильме нет — не считать же ересью молитву вполоборота к иконостасу, сожжение архиерейских сапог и реплики вроде “Мои добродетели смердят перед Господом». Но вот, к примеру, вторичный и вялый экзорцизм адмиральской дочки (Виктория Исакова) в кульминационной сцене — с точки зрения стиля именно что крамола. Горячее предчувствие того, что из актрисы вот-вот потечет зеленая слизь, здорово сбивает суровый иноческий настрой картины в чистое зрелище. Но, с другой стороны, из светской литературы вроде Марка Твена известно, что нигде так не хочется похихикать и напроказничать, как на занятиях в воскресной школе. Так вот, у Лунгина с Мамоновым смеяться можно. Они добрые.