Карамазовы

Широко объявленное еще до премьеры осквернение святых мхатовских подмостков недопустимыми издевательствами над классическим романом Достоевского «Братья Карамазовы», скабрезными сценами и крутой оппозиционностью спектакля режиссера Константина Богомолова «Карамазовы» оказалось некоторым преувеличением. Зрелище получилось вполне аккуратным, размеренным и в высшей степени технологичным.

Действие разворачивается в общественном сортире? Да разве? Скорее в фешенебельной студии, объединяющей ВИП-гостиную, хайтековскую кухню, солярий и туалет с блестящим дорогим кафелем. Три огромных плазмы транслируют крупные планы обитателей этой студии — хорошо одетых людей, бесстрастно, почти сквозь зубы размеренно произносящих текст Достоевского. Куски тенденциозно выбраны режиссером? А кто иначе делает инсценировки? Намеренно пошлые, стилизованные под дешевые бульварные романы (тела вздрагивают, бутоны распускаются), редкие и однообразные описания эротических забав персонажей быстро прокручиваемыми строчками идут на экранах, пока сами персонажи спокойно сидят перед зрителями в гламурных нарядах. Про насилие в ментовке теми же строчками рассказано. Но ни в какое сравнение с бесконечным мочиловом ментовских сериалов эти скромные намеки на превышение полномочий представителями правоохранительных органов не идут. А уж веселые танцульки тех же ментов в белых комбинезончиках с привешенными пластиковыми гульфиками на скабрезность точно не тянут. Так… легкий оживляж.

Оппозиционность спектакля тоже весьма условна. То, что вся наша родина — Скотопригоньевск (место действия у Достоевского) с подходящими названию скотскими нравами, — мысль не новая, но для Богомолова почти в каждом спектакле — главная. Все скоты-жители врут: или намеренно, или сами себе сказки сочиняют. Грушенька (Александра Ребенок) в кокошнике — вылитая Василиса Прекрасная. Старец Зосима — ханжа, собирающий подношения от верующих за банальные поучения. Такой же, как и Смердяков, жаждущий разжиться на семейных раздорах. Недаром обоих играет один актер — Виктор Вержбицкий.

Единственный искренний человек на сцене — папаша Карамазов. Он свою низость хотя бы не скрывает. Его презрение к роду человеческому Игорь Миркурбанов расцвечивает холодноватым усталым ерничанием. Он же в финале играет черта, надрывно исполняющего песню «Я люблю тебя, жизнь». И чем дальше, тем сильнее происходящее напоминает воплощение печально знаменитого лозунга: «Мочить всех в сортирах!»