Эрик Булатов. «Живу — Вижу»

Ретроспективы Эрика Булатова в России вообще-то хорошо бы устраивать даже не раз в восемь лет, а каждую пятилетку. Чтобы напоминать о том важном, что есть в его картинах, написанных еще сорок лет назад, а сейчас оно год от года опять становится все актуальнее. Ну и кроме того, потому, что еще к излету 1980-х очень многие его работы разлетелись, ушли из страны. (Поэтому, когда к своему юбилею Третьяковка заказала ему картину «Тучи растут», а у Министерства культуры не обозначилось денег ее для музея купить, художник работу подарил.) Правда, многие помнят его с Олегом Васильевым иллюстрации к «Диким лебедям», к «Красной шапочке», к «Золушке»? К «Коту в сапогах»…

А тут — 90 картин (включая 30 тех, что в отечественных рубежах никогда не показывали) и 50 графических листов из 17 российских и европейских музеев и частных коллекций. Сначала, по словам организаторов, в Москву собрались перевезти булатовскую выставку из Нового национального музея Монако, но потом решили сделать свое — позвав в кураторы галериста Сергея Попова. Своими учителями Булатов считает Фалька и Фаворского, но все-таки больше второго. То есть если фальковский мерцающий свет проглядывает в некоторых ранних вещах Булатова, то от Фаворского — работа с пространством, которое именно что строится, и со шрифтом в пространстве.

«О том важном» — это о свободе. О ней он говорил всегда — и когда жил здесь, и когда перебрался в Нью-Йорк, а оттуда довольно быстро — в Париж, и в нулевых, когда в 2013-м ему наконец-то вручили премию «Инновация» «За творческий вклад в развитие современного искусства». Сколько ни появлялось на булатовских картинах орденских лент и лозунгов (вроде попавшего на хрестоматийную работу «Слава КПСС»), это не живопись идеологии. Режим есть — это то, что в задачках называется «дано». Но есть пространство жизни. Оно гораздо шире, а главное, как пытается показать художник, хотя эту самую жизнь не заставишь режим игнорировать, можно стараться выйти за пределы социальных рамок в универсальную — как идущие фоном для лозунгов небеса и пейзажи — бесконечность. «Мое дело — это социальная граница, ее характер, возможность и невозможность ее пересечения — короче говоря, проблема СВОБОДЫ, которую я понимаю прежде всего как свободу от социального пространства», — написал как-то Булатов.

Тут не про соцартовское ерничанье — Булатов серьезен и ничуть этого не стесняется. Картина для него важнее понятия «живопись» — как раз как попытка такого освобождения, пробы границ социального на прочность. Как его «Живу — Вижу» по стихам Всеволода Некрасова: облака, в которые воронкой затягивает эти слова, разрывая границу социального, выпуская личное пространство жизни. И наблюдение, которое Булатов почитает делом художника. Так — вплоть до недавней, 2011–2013 годов, вариации «Картина и зрители» на тему «Явления Христа народу» Александра Иванова.