Омерзительная восьмерка (2016 год)

По заснеженному пейзажу американского Северо-Запада (который, как учат нас вестерны вроде «Великого молчания» или «Маккейба и миссис Миллер», был не менее диким, чем классический Запад), преодолевая жуткую метель, ковыляет дилижанс. Внутри – охотник за головами Джон Рут (Курт Рассел) и его свежая добыча, буйная убийца (Дженнифер Джейсон Ли), которая то и дело напрашивается на хук в нос. Рут направляется в городок Ред Рок, чтобы там сдать свою пленницу на повешение, – но снегопад усиливается, а дилижанс то и дело задерживают встречающиеся на ходу попутчики: сначала коллега Рута майор Уоррен (Сэмюэл Л. Джексон) с двумя трупами вместо багажа, затем – новый шериф Ред Рока по фамилии Мэнникс (Уолтон Гоггинс). Рут поворчит-поворчит, а все-таки возьмет обоих в компаньоны.

Увы, когда пурга загонит путников в отдаленную придорожную лавку – уже набитую другими недобитыми типажами жанра вестерн, Тарантино, рассказывающий здесь самый пространный и самый говорливый киноанекдот в карьере, начнет все очевиднее гнать пургу. Вестерн тут же обернется камерным, запертым в четырех стенах квазидетективом (один из восьмерых героев восьмого фильма Тарантино – не тот, за кого себя выдает), в равной степени вдохновленным Корбуччи, Агатой Кристи и «Нечто» Карпентера. Как может догадаться любой постоянный зритель Тарантино, все это закончится кровавой баней – но до нее придется продраться через бесконечные, на грани самопародии (а временами – и за ней) «фирменные» тарантиновские диалоги, которые, сколько бы ружей ни было в кадре, остаются главным оружием персонажей режиссера.

Конечно, фильмы Тарантино всегда были настолько хороши, насколько остроумно и метко их герои пуляли друг в друга репликами – другое дело, что раньше режиссер все-таки пытался встраивать эту неутомимую болтологию в сам киноязык. В «Восьмерке» с ее нарочитой театральностью и клаустрофобным местом действия стиль за речью уже не поспевает – как бы Тарантино ни пытался компенсировать болтливость широкоформатной пленкой (а фильм снят на 70-миллиметровые камеры). Еще никогда диалоги его героев так не напоминали один большой, зачем-то разными голосами озвученный монолог. Причем монолог человека, которого уже некому вовремя оборвать, – и он заговаривается так отчаянно, что ухитряется сбиваться и в унылую дидактическую праведность, и в беспринципное саркастическое самодовольство. Порой – одновременно. Квентин, позвольте вас наконец перебить.