Психоз

О спектакле

Девятнадцать актрис, десять тысяч тараканов, грибы с половыми органами, барханы из таблеток, цунами из разноцветных ногтей и одна Сара Кейн. В сумме получается очень стильный, но слишком женский психоз.

До того, как стать режиссером, Александр Зельдович был психологом. Помимо кино он работал в театре: в 2003-м выпустил в Центре имени Мейерхольда спектакль «Отелло» – с той же группой AES+F, чье видео – самый мощный элемент его нынешнего «Психоза». Как психолог и знаток искусства, Зельдович тонко рассуждает в программке о том, что пьеса «4.48 психоз» – сюрреалистическая поэзия, сравнивает текст Сары Кейн с «Фугой смерти» Пауля Целана и гамлетовским монологом «Быть или не быть», говорит о том, что трагедия Кейн – в непереносимости дара. Правда, не упоминает самую близкую родственницу автора – Марину Цветаеву с ее стихами, написанными женщиной, но с явно мужским замахом и ударом: «Жив, а не умер / Демон во мне! / В теле как в трюме, / В себе как в тюрьме…»

Похоже, несмотря на явный пиетет перед текстом и личностью автора, режиссер рассматривает «4.48» именно как женский психоз. То есть экзистенциальный отказ в данном случае носит гендерную окраску. В спектакле Зельдовича 19 актрис разного возраста, одна интересней другой. И он, что вполне естественно, любуется ими, дав каждой изрядный монолог и относительную свободу. Актрисы танцуют, поют, но, к сожалению, красят не только ногти (в одной из сцен монолог ведется не с врачом, а с маникюршами, выпытывающими, зачем героиня резала вены), но и текст, эмоционально нагружая буквально каждое слово.

Пьеса Кейн (русский перевод Валерия Нугатова и Татьяны Осколковой) – мучительная хроника одной ночи или, может, многих ночей и дней, проведенных в больнице в борьбе с депрессией и убедивших автора в необходимости финала. Закончив «4.48», 28-летняя Сара Кейн, самая яркая представительница британской драматургии поколения «in-yer-face» (то есть «плевок в лицо), выполнила то, о чем писала. На часах было без двенадцати минут пять. Можно спорить, но, похоже, за прошедшие шестнадцать лет ничего более сильного в драматургии не появилось.

Спектакль выстроен как вереница сценок, в которой на фоне эффектных инсталляций существует хор женщин, символизирующих сознание автора. Из хора то и дело выделяются протагонистки. Забавен эпизод, когда за столиком беседуют нежная красотка и рокерского вида оторва. На вопрос о ближайших планах вторая, жадно закусывая, произносит: «Передознуться, вскрыть себе вены и повеситься». И бодро отвергает все аргументы собеседницы: «У меня все получится!» А тем временем за соседним столиком схожий диалог ведут две пожилые женщины. Надо ли добавлять, что все они – Сара Кейн.

Впрочем, таких легких, как бы «необязательных» сцен немного. Чаще всего текст произносится «по школе» – каждое слово, как гиря, тянет зрителя в пучину драмы. И даже фирменный стиль группы AES+F, их зловещая элегантность и черный юмор – барханы из разноцветных таблеток, падающие с неба зонтики, оказывающиеся отрезанными кровоточащими грудями, мириады тараканов, ползающих по тоннелю нашего сознания («В темном банкетном зале моей головы сознание забилось под потолок, а пол его шевелится как десять тысяч тараканов») или вылезающие на глазах зрителя из терракотовой земли желтые грибочки, в пластинчатых складках которых спрятаны женские половые органы, – все это не в силах увести спектакль от излишней «психологичности».

Легкость, но одновременно и трагическая мощь появляется, когда на полутемную сцену выходит высокая, элегантная Алла Казакова и, сев за стол с небрежностью заезжей европейской примы, читает монолог с листа. Причем так, что часть фраз произносится мимо микрофона, а каждый новый абзац заканчивается сбрасыванием детали костюма – душевный стриптиз, заключенный в тексте, воплощается буквально, но нисколько не навязывается зрителю. И именно поэтому зритель жадно ловит каждое слово и жест. Раздевшись догола, актриса встает, накидывает плащ и уходит, глядя в зал с легким презрением – к себе и к миру. Тут понимаешь, что секрет текста Сары Кейн прост: чем спокойнее и отстраненнее его произносишь, тем сильнее он действует.

Вот потому, когда просто пробегаешь пьесу глазами, к финалу доходишь до состояния, близкого к катарсису. В спектакле этого не случается. Но, может, это и хорошо – мы-то собираемся жить. А ведь «4.48 психоз» обладает такой силой воздействия, что, дочитав его до конца, хочется снять с себя надоевшую оболочку и остаться там, наверху, в горних высях трагедии. И жить, и думать, и работать – без всяких телесных кандалов. Впрочем, как замечает героине врач: «Ничто так не отвлекает от работы, как самоубийство».