Голос монстра (2016 год)

Искусственно слезоточивое фэнтези о дружбе мальчика и дерева.

Коннору О'Малли (Льюис МакДугалл) около десяти лет — уже не мальчик, еще не мужчина, как по-отечески замечает в первых кадрах «Голоса монстра» закадровый голос. Жизнь, впрочем, заставляет Коннора быть взрослее сверстников — его мама (Фелисити Джонс) умирает от рака. Если бы только это было так легко — Коннор психует от перспективы жить с бабушкой (Сигурни Уивер), срывается на приехавшего из Америки, давно обзаведшегося новой семьей отца (Тоби Кеббелл) и отказывается верить, что мама скоро уйдет. Но примирение с неотвратимой бедой — тоже важный урок на пути к взрослению, и чтобы Коннор его выучил, ему по ночам, строго в 12:07, начинает являться, вырастая из соседнего тисового дерева монстр. О своей миссии он объявляет сразу — рассказать несчастному мальчику три поучительных истории.

Более-менее каждая рецензия о «Голосе монстра» сводится к пожеланию взять на фильм побольше носовых платков — рек слез, мол, не избежать. Что ж, остается только удивиться сентиментальности современного зрителя — готового закрывать глаза на то, как бесстыже его чувствами манипулируют. Каким бы визуально изобретательным ни был фильм Хуана Антонио Байоны, бывшего протеже Гильермо Дель Торо, трудно отвлечься от мыслей, что свои благородные идеи он транслирует так, будто не надеется на сознательность собственной аудитории. Байоне и автору романа-первоисточника Патрику Нессу мало болезни мамы Коннора, они еще и делают мальчика изгоем среди одноклассников (как будто только чувствительных аутсайдеров может постигнуть такое горе). Примерно так же фильм обращается с выдуманным монстром, который сразу же, без лукавства подается детищем богатого воображения Коннора — что несколько обесценивает весь фантазийный размах фильма. Конечно, чудовище из «Лабиринте Фавна» того же Дель Торо тоже было явно выдуманным юной героиней картины, но Дель Торо более-менее до последнего держал интригу о том, что именно эту выдумку вызвало. Байона же выдает свои намерения практически сразу — а дальше лишь напирает и напирает на очевидные болевые точки, не замечая, как драма оборачивается мелодрамой, а подлинный трагизм становится искусственным, спекулятивным, не только стремящимся к невозможному в этих обстоятельствах хэппи-энду, но и даже его подобие симулирующим.