Макбет

Рецензия: Клара Хоменко

Ужас из ничего в театре Ермоловой

Олег Меньшиков в канун премьеры своего спектакля говорил немного, но достаточно. Женские роли будут исполнять мужчины, все декорации, которые увидит зритель — это кофры, в которых театр имени Ермоловой ездит на гастроли, Шекспир — код, который с огромным трудом поддается расшифровке, и вселенная, в которой легко заблудиться… Этими блужданиями, собственно, объясняется то, что «Макбет» появился на сцене только сейчас: режиссер и исполнитель главной роли внезапно переосмыслил то, что у него получалось. Бог знает, в чем состоял изначальный замысел Меньшикова — но сейчас в его театре идет очень жуткий хоррор, про который невозможно писать без спойлеров. 

Это киношное слово имеет к спектаклю самое прямое отношение: не зря же режиссер так старательно вводил в заблуждение журналистов, рассказывая об отсутствии декораций и женщин. На самом деле на сцене появится и огромная перекошенная люстра, и гигантский белый конь, и тонкая рыжая Анна Воркуева в роли леди Макбет — но все это будет после первого акта, который оставляет зрителя в некотором недоумении, особенно если зритель этот ожидал постановки хоть немного более каноничной. Меньшиков же показывает ему три пространства: реальности, воплощаемой охранником, который бродит по сцене с фонарем, театра, где репетируют пьесу актеры, и собственно пьесы, внутри которой живет тот самый мистический код Шекспира, — история о безграничной жажде власти. Само слово «Макбет» здесь своего рода заклинание и проклятье: классический ход любой истории ужасов — назови имя Зла, и оно явится во плоти. Но такое прочтение Шекспира сперва отнюдь не выглядит очевидным. Скорее комичным, родившимся от погони за нынешней театральной модой — и смотреть на это мучительно, почти неловко. 

Все здесь наводит оторопь: и трехголовая горгона леди Макбет, которую, как и было обещано, играют мужчины, то и дело поправляя друг другу неверно сказанные реплики и рыжий парик, и написанный Валерием Печейкиным монолог охранника о том, что он главный человек в искусстве, и даже сам Макбет в изумительном исполнении Олега Меньшикова, который меняет образы, как перчатки — вот он солдат  с улыбкой незабвенного Костика, а вот человек в футляре, сидящий возле гигантской стиральной машины. Кроме того, у молодых исполнителей, к сожалению, некоторые проблемы с дикцией (настоящий бич нашего времени), а перевод Владимира Гандельсмана не так хорошо знаком публике, чтобы, не разбирая слов, воспроизводить их в памяти. В результате первый акт словно удерживает зрителя в плену его представлений о должном, не давая раскрыть сердце и разум спектаклю  — запутанному, неожиданному и нарочито, до скрипа сцены театральному, как если бы десятки современных приемов свалили в одну беспорядочную кучу.

Тем неожиданнее почти шоковый эффект второго акта, когда охранник вдруг неживым голосом подает реплики одного из солдат, сидя спиной к залу и королю — и после уходит, сбросив с себя форменную куртку, словно пустую кожу. Произносить имя Макбета всуе больше некому — но лампы по-прежнему мигают, динамики трещат, а сцена рывками погружается во мрак. Посреди нее висит та самая люстра — перекошенная и будто разросшаяся неимоверно, как раковая опухоль. На ее фоне Малькольм умоляет Макдуфа не призывать его на трон, не вынуждать к убийству того, кого любил всей душой — чудовищный по эмоциональности диалог, также написанный Печейкиным. Макбет-Меньшиков почти лишается человеческого облика, получая взамен кошмарный каррикатурный грим и костюм правителя, чтобы под конец предстать перед залом выпитым до дна серым призраком. Его прощание с леди Макбет — как и произносимое ею «в кровать, в кровать», как и финальный  монолог самого короля, вызывающий мучительную жалость — можно было бы назвать лучшими моментами спектакля, если бы не осознание того, что хорош был весь спектакль. Практически каждая деталь обретает смысл — даже рюкзак и шляпа изгнанника Макдуфа, который здесь не герой, но совершенно нормальный обыватель, желающий уже не столько мести, сколько прекращения ужаса и наведения порядка. 

Тасуя исполнителей на одни и те же роли, мастерски влезая в семь разных ипостасей кряду, Олег Меньшиков вместе со своей труппой умудряется создать на сцене еще одного героя — невидимого, но ощущаемого так, как если бы он существовал физически. Костюмы Евгении Панфиловой и свет Андрея Реброва, хореография Альбертса и музыка Норвила играют в этом далеко не последнюю роль, как и скупая, идеальная сценография Марии Митрофановой. События сходят, как лавина, сминая три пространства в одно, смешивая их и сокрушая, чтобы в итоге не осталось ни черных кофров, символизирующих и ящик Пандоры, и глубину жизни, ни страшной люстры, дававшей хотя бы чувство вывихнутости мира.  Вместо этого — золото и белизна, отрубленная голова, несчастный Малькольм с безумной улыбкой и в королевском венце. Не леди Макбет стояла на сцене в первом акте, а то, что жило в старой пьесе об искушении властью, что пожрало сильного, обаятельного человека и выплюнуло истощенным стариком. То, что, будучи выпущено на волю, не оставляет после себя ни живых, ни пространства для маневра — только бессмысленное, ослепительное в своей пошлости величие, заполонившее в итоге и театр, и мир, которые суть единое целое. 

Узнаваемая история — пусть ей и четыреста лет. Мы, в конце концов, живем на этой сцене.