Тайная жизнь (2019 год)

Австрийский Радегунд — деревушка-крохотка. Люди здесь живут, как у Христа за пазухой: вокруг горы да поля, в полях — травы по пояс, птицы гимны солнцу поют, цветы разноцветными головами кивают. Благодать, в общем. На дворе, однако, 1939 год, поэтому благодать внезапно тускнеет: молодых мужчин Радегунда призывают в армию защищать Третий Рейх. Среди новобранцев оказывается и Франц Егерштеттер (Аугуст Диль), который, потыкав штыком в соломенный манекен, понимает, что тыкать железом в людей он точно не будет. К счастью, Франца с однополчанами немцы отправляют домой: фюрер решил, что кормящие фермеры ему нужнее очередной порции пушечного мяса. А в 1943 году Егерштеттера призывают снова — и он послушно едет в комендатуру, зная, что откажется присягать Гитлеру, и поэтому, скорее всего, будет убит.  

История Франца Егерштеттера — история реальная. Этот фермер из пасторального австрийского захолустья стал единственным в своей деревне, кто осмелился проголосовать против аншлюса. И единственным, кто не захотел брать в руки ружье во славу Третьего Рейха, чего ему, естественно, не простили: ни добродетельные соседи, начавшие крестовый поход против его жены и трех дочерей, ни оторопевшие немцы, отправившие упертого крестьянина за решетку. А в 2007 католическая церковь причислила Франца к лику блаженных, пытаясь отдать должное его почти незаметному подвигу.  

В чем же сила довольно странного и по многим параметрам несуразного поступка австрийского фермера? Ведь он не пускал под откос поезда, не печатал листовок и даже с односельчанами каких-либо крамольных разговоров не вел. В трактовке Терренса Малика он просто задавал неудобные вопросы самому себе — и иногда представителям церкви, которые, явно не зная, что делать, прятались за фразу «вся власть от Бога». Но у Франца прятаться не получалось, а своих попыток разобраться он не скрывал, поэтому от него начали шарахаться, как от чумного. Искренне верующие в целительную миссию Гитлера быстро нарекли его предателем нации, а тихие несогласные крутили пальцем у виска: принцип «сиди тихо и не высовывайся» считается надежным способом выживания со времен Царя Гороха.  

Но дело-то в том, что Егерштеттер в «Тайной жизни» (в оригинале «A hidden life») не очень-то и высовывается: перед нами хроника молчаливого, почти невидимого протеста. Речь скорее о внутреннем неприятии системы, перед которой склонились и с которой смирились все. При этом шанс смириться у Франца есть: система в какой-то момент идет на компромисс и готова заменить военщину работой в госпитале (выхаживать раненых —богоугодное дело!). Надо лишь соблюсти внешние приличия и формально (!) принять присягу. Однако Егерштеттер идет до конца, ставит себя под удар и фактически превращает свою семью в нищенствующих изгоев.  

Был ли в этом какой-то смысл? Ведь от решения Франца абсолютно ничего не зависит: скажи он «да» или «нет» — война от этого не остановится. Тем не менее для Терренса Малика это один из главных вопросов, который он вербализирует в свойственной ему авторитарной манере в финальном монологе жены Егерштеттера — Франциски (Валери Пахнер). Ответ, правда, чересчур очевиден: мы все прекрасно знаем, чем закончился морок Третьего Рейха, окутавший миллионы людей, поэтому на рефлексию тихих несогласных и на пламенные речи поверивших в могущество фюрера смотрим со своего ракурса. Да и документальные кадры хроники (в том числе из «Триумфа воли» Лени Рифеншталь), которые Малик то и дело микширует с пасторальными видами альпийских лугов, воспринимаются сегодня совсем по-другому.  

Впрочем, очевидность ответов ощущается буквально во всем, даже в поэтике «Тайной жизни». Терренс Малик снимал фильм-поэму, кинематографический апокриф, житие, в котором закадровые хоралы перекликаются с хоралами визуальными —гимнами во славу жизни, любви и природы. При этом режиссер, как всегда, многословен и не стесняется ни «кучерявых словес», ни экзистенциональных размышлений (одна из особенностей стилистики, без которой и Малик — не Малик). Сюжет же для него снова вторичен — для жанра поэмы он имеет второстепенное значение, — поэтому неправы те, кто уверен, что режиссер ушел от своих последних, почти бессюжетных фильмов-поэм (например, «К чуду», «Между нами музыка» и так далее). Так что Малик остался верен себе, но поднялся на какую-то новую высоту, сняв кинолитургию во славу упрямств чудака-одиночки, который осмелился сказать «нет», когда все вокруг говорили «да».